И мир еще раз перевернулся в его голове. И душа стала рваться на части. Тристан уже не ведал, кого жалеет сильнее. Возможно, из чувства мужской солидарности сильнее всего он жалел короля Марка.
Ах, если бы убеленный сединами рыцарь узнал, что творится в стенах его добропорядочного замка! А ведь узнает, наверное, когда-нибудь. Слухами земля полнится.
Потом Изольда еще раз зашла к Тристану – пожаловаться на здоровье и предупредить, что тоже не выйдет к обеду. Всем баронам было объяснено, что они трое, включая Бригитту, отравились чем-то и заболели. И вот когда королева зашла, Тристан первым сказал ей по-русски:
– Прости.
– Не говори ничего, не надо, – ответила Изольда тоже на родном. – Я уже простила тебя и всегда буду прощать. Ведь наша любовь навеки, она не такая, как у других, мы будем идти по жизни вместе до самой смерти, где бы ни оказались и что бы ни случилось с нами. Мы будем прощать друг друга за все. И все же, милый, давай постараемся как можно меньше причинять друг другу душевной боли, давай…
– Постой, Машка, – перебил ее Тристан. – Ты вроде и по-русски говоришь, а вроде и не по-русски. Словно со староирландского переводишь.
– С древнеирландского, – автоматически поправила Изольда.
– Машка, я так больше не могу! Давай рванем отсюда куда-нибудь. Иначе мы просто сойдем с ума. Что ж это за любовь такая, от которой одни мучения? Давай покличем этого Мырддина, может, он присоветует что. А, Машунь?..
– Нет, – сказала Мария неожиданно строго. – Успокойся, Ваня, ты просто устал, не говори больше ничего, в таком состоянии не стоит ничего говорить. Я люблю тебя, это самое главное. И если ты любишь меня, молчи сейчас, Ваня.
И она тихо-тихо, нежно-нежно поцеловала его в щеку. И он сказал только два слова:
– Хорошо, Маша.
А потом добавил:
– Я тоже люблю тебя и верю тебе. Можно я посплю?* * *Несколько следующих дней они приходили в себя. Изольда снова спала на королевском ложе, а занимались ли они любовью, история умалчивает. Бригитта была сама любезность и исполнительность, и королева стала с нею ласкова, как никогда. Тристан же отчаянно и самозабвенно занимался всеми видами спорта, доступными историческому периоду середины десятого века. И занимался не только с молодыми баронами, стремящимися как можно скорее выбиться в рыцари, но и… с Бригиттой, изъявившей желание освоить некоторые мужские навыки, в частности стрельбу из лука и рукопашный бой, а крепкими мышцами и выносливостью природа ирландскую девушку не обделила. Это были очень приятные занятия, безо всякого секса, кстати, так – с легким налетом эротики.
В общем, в какой-то момент и Тристану, и Изольде, и Бригитте показалось, что все у них опять отлично. Даже у поганых баронов типа Гордона или Денейлона подозрения нехорошие начали потихоньку рассеиваться: не на чем было ловить молодых любовников.
И вот однажды им стало уж слишком хорошо. В лесу, на небольшой поляне, во время охоты, судьба распорядилась остаться без свидетелей троим: Тристану, Изольде и Бригитте. Они соскочили с лошадей и носились друг за дружкою, как дети, в пятнашки играли. Тристан споткнулся вдруг, упал на спину и зацепил обеих девушек, увлекая за собой. Красавицы упали в его объятия и разом почувствовали, что их – всех троих сразу! – тянет друг к другу. Видать, капли-то со дна кувшина действовали все-таки!
Они поняли все по глазам, без слов. Молча поднялись, дрожа от сильного и пугающего чувства – предвкушения небывалой любви втроем. И наконец Изольда предложила:
– Расскажем ему?
Бригитта кивнула, облизнув влажные губы быстрым язычком.
И они рассказали.
Вот что узнал Тристан. Уже четыре дня девушки предаются по ночам радостям лесбийской любви. Озорница Бригитта давно мечтала перепробовать все на свете, в том числе и воспетую эллинкой Сафо однополую женскую любовь, а Изольда после чудовищной попытки убийства испытывала к любимой камеристке чувство неискупимой вины пополам с небывалой нежностью, переходящей в плотское влечение. В общем, этого не могло не случиться, и новые ощущения понравились им сильнее, чем можно было ожидать, особенно Маше. Мягкая, теплая, тихая «розовая» страсть так расцветила ей унылое, мрачное и грубое существование в примитивном мире раннего средневековья, что она уже и не мыслила, как теперь сможет жить без таких удивительных ласк.
В общем, Тристан все понял и пришел в восторг от сделанного ему девушками безмолвного предложения. Похмелье его давно миновало, опять хотелось всего, хотелось нового, разного, острого. И уже в следующую ночь случилось у них то, что на языке целомудренных христиан именуется свальным грехом.
Они познали это и были счастливы.
Изольда потом сказала Тристану, когда они остались вдвоем:
– Помнишь, ты назвал себя менестрелем Тантрисом? Я тогда очень смеялась над этим прозвищем. Звучит ведь как «тантрист». Знаешь, кто такие тантристы? Ну, если не знаешь, всерьез объяснять долго. Скажу только, что это такая как бы секта в Индии. И в числе прочего занимаются они культовым групповым сексом. Оправдал ты имечко свое.
– Культовым, говоришь? Значит, во славу Господа? – решил уточнить Тристан.
– Ну, у них там не совсем Господь Бог, в нашем понимании, но примерно так. Трахаются ребята прямо во храме.
– Что же, думаю, правы твои тантристы. По-моему, все, что приносит людям радость, – богоугодно. А мы все трое любим друг друга. Это такое счастье!
И они действительно были счастливы.
Но недолго.
