Осокорю. Сообщение Тополя о давешнем роковом звонке голосом Осокоря произвело на Дедушку гнетущее впечатление.
– Все сходится, – сказал он, помолчав. – Это не мафия и не СБ. Это – мафия совместно с СБ. Ведь убийцы знали про Малина все: даже его спецпароли по операции '71', даже то, что об этом звонке он не расскажет мне…
– Почему не расскажет? – быстро спросила Верба.
– Потому что у нас с Малиным была договоренность: операцию '71' мы проводим полностью независимо друг от друга, вплоть до возникновения форс-мажорных обстоятельств. Звонок Осокоря он таковым обстоятельством не счел.
Иногда Дедушка сильно мудрил в своих оперативно-розыскных мероприятиях, даже Тополь с трудом понимал его, но результаты агентурной деятельности Базотти превосходили все ожидания, и всякий раз приходилось мириться с его мудрежом.
На этот раз случай был особый. И Тополь спросил:
– Вы уверены, что Ясеню звонил не сам Осокорь?
– Абсолютно, – сказал Дедушка. – Впрочем, отдайте кассету Спрингеру на экспертизу. Надеюсь, вы захватили другие записи голоса Осокоря?
Со Спрингером поговорили о технических деталях, получили новейшие аппараты спецсвязи и традиционный набор пилюль для всех случаев жизни. А молчавший всю дорогу Сиропулос вдруг сообщил самую последнюю новость:
– В Неаполе скончался Роберто Пьяцци.
Дедушка вмиг побелел и хрипло спросил:
– Убили?
– Официальная версия – сердечный приступ.
– Почему молчал?
– Вам надлежало закончить этот немаловажный разговор. – Сиропулос хорошо знал английский, но его манера изъясняться была совершенно идиотской. – В деле Роберто мною не наблюдается ничего особо срочного. Врачи еще много лет назад находили у него больное сердце.
Дедушка закрыл лицо руками и надолго замолчал.
– За час до вашего прибытия, – тихо сказал Сиропулос, наклоняясь к Вербе, – Роберто имел телефонный контакт с Базотти. Ему уже в те минуты было нехорошо. А несколько ранее Пьяцци звонил в Москву.
– Кому? – чуть не закричала Верба.
– Не ведаю, – сказал Сиропулос и кивнул в сторону Базотти.
– Проснитесь, Дедушка! – теперь уже действительно заорала Верба. – С кем в Москве разговаривал Пьяцци?
А Дедушка отнял руки от лица, глянул на всех совершенно безумными глазами и прошептал:
– С полковником Чистяковым.
И уронил голову на стол.
В тот же миг Верба прижалась к Тополю и впилась пальцами ему в плечо. Так маленький ребенок в темном лесу инстинктивно хватает взрослого за руку. И Тополя захлестнул такой страх, какого он ни разу не испытывал даже на войне.
Потом были врачи, и какие-то уколы, и самолет в Неаполь для Базотти, и самолет в Москву для них, и на прощание все обменивались уже только незначащими фразами, а в дороге Верба уснула – была у нее такая счастливая способность – засыпать где угодно. Только уже на подлете к Москве они обсудили встречу с Дедушкой и многое поняли, но выводы делать было еще рано. Очень рано.
В Москве Тополь уточнил: шеф итальянского ИКСа Роберто Пьяцци перед смертью разговаривал с Григорьевым. Что ж, это был интересный поворот. И родилась идея операции 'Золтан'. Но дикая, бредовая оговорка Базотти не давала покоя никому из Причастных, даже скептику Тополю, не говоря уже о Вербе. Тень легендарного Седого вновь была потревожена, и Тополь понял, что теперь ему вместо Ясеня придется распутывать это совсем тухлое дело.
Потом было экстренное совещание на квартире Ясеня и Вербы. Все были на взводе, и вылилось оно в жуткую бестолковую говорильню. До обсуждения убийства (или не убийства) Пьяцци так и не добрались, потому что случилось новое, более очевидное и страшное – в Екатеринбурге погиб Осокорь. Все окончательно перепуталось.
Тополь снова сидел на Лубянке, названивал по всему миру, плохо ориентируясь во времени, тем более, что в разных странах оно было разным, и тупо смотрел в окно на дождливое, мрачное небо, одинаково серое утром, днем и вечером, только ночью свет его слегка изменялся. Уже прилетел Клен из Чечни и взял на себя обработку всех данных следственной группы, а Тополь начал заниматься только операцией 'Лайза', только приготовлениями к вербовке Разгонова, ведь до встречи с ним оставались уже считанные часы. И тут – ну, в самый подходящий момент – нарисовался Кедр с новым кошмаром. Оставшись в малинской квартире после совещания, он провел тщательный осмотр. На всякий случай.
– Смотри, что я нашел, – сказал Кедр. – Последнее стихотворение Ясеня.
Он протянул Тополю трепаную книжечку – деловой дневник Малина, раскрытую, на последней исписанной странице. Сергей со школьных лет таскал с собой записные книжки – привычка сразу записывать сочиненное на ходу, в транспорте, в очереди. Новое стихотворение Малина красовалось на странице, датированной двадцатым августа, днем, до которого он не дожил. Это уже само по себе было жутковато, и Тополь спросил:
– Что, просит в своей смерти никого не винить?
– Ты почти угадал, Леня. Прочти.
