И Леня прочел.
Целиком читать было, в общем, не обязательно. Но жуткое впечатление производил все тот же навязчивый рефрен в конце:
– Вот только отверстий получилось немножко больше, – грустно подытожил Тополь.
– А я и не верю в такое самоубийство! – взорвался Кедр. – Тоже мне, Есенин! 'До свиданья, друг мой, до свиданья…', 'Меня все время гладят против шерсти…' Вроде не кровью написано. Как ты полагаешь?
– Не надо так, Женька. В самоубийство я тоже не верю, но с другой стороны, ведь он же ничего и никому не сказал, ото всех прятался… А что говорит Верба?
– Она сказала довольно странную фразу: 'За жизнь любого самоубийцы всегда найдется кого удавить'.
– И все?
– И все.
– Ты считаешь, она сможет завтра работать?
– Уверен в этом, – ответил Кедр.
Белка обнаружила записку в воскресенье вечером, вернувшись с дачи. И первая мысль у нее была такая: 'Дурака валяет. Завтра приедет обратно. Боже, как мне все надоело!' Потом она еще раз перечитала послание и споткнулась о трогательное совпадение – его фразу 'Надоело все'. Подумала о том, какие они стали одинаковые за десять лет совместной жизни, и появилась вторая мысль: 'А может, поехать к нему?'. И тут же сама себе ответила: 'Ну уж нет!' Поняла вдруг, что давно не любит Разгонова, что любовь превратилась в привычку, не более, что Андрюшку, конечно, жалко, но на фига ему такой отец, который тоже не любит ни жену, ни сына. 'Что, я одна не прокормлю Андрюшку? Родители помогут, в конце концов,' – такой была третья мысль. И продолжая развивать ее, Белка подумала: 'Какие мои годы! Еще и замуж выйти смогу. Более удачно. Боже, сколько роскошных мужчин могли быть моими, а я проходила мимо. Из-за этого… прозаика! Вот он, его шедевр: 'Уехал в Заячьи Уши. Возвращаться не намерен.' Ну и не возвращайся! А вернешься – я тебя не пущу. Может быть, я уже с другим буду. Позвонить, что ли, Геннадию?'
Раздражение и грусть сменились пьянящим весельем и чувством ожидания – ожидания чего-то нового и прекрасного.
Потом она ощутила усталость. Геннадию звонить передумала. Позвонила только Лехе по поводу трех 'штук', но ему о семейных делах решила не рассказывать.
– Вот так, Степа, остались мы с тобой вдвоем, – сказала она коту, который мурчал и терся об ноги.
Заварила себе кофе. Сделала яичницу. Поужинала без аппетита. Она никогда не любила есть одна, а кот Степан ел по-своему собственному графику и компанию составить не мог. Покурила. Рассеянно посмотрела телевизор, перещелкивая дистанционником с канала на канал. Ни одна из программ ее не увлекла, и Белка решила спать. Вот только сон не шел, несмотря на усталость. Мешало непонятное, но с каждой минутой растущее чувство тревоги. За кого? За Андрюшку, отдыхавшего с бабушкой и дедушкой в Прибалтике? Да нет. За Миху. За него бестолкового. Какая глупость! Нелюбимый муж бросает жену и уезжает в свою деревню. А нелюбимая жена за него беспокоится. Ужасная глупость.
Кот начал бродить по квартире и орать – ну, прямо как весной. С чего бы вдруг?
А Белка выкурила еще три сигареты и выпила стакан спедифена – немецкой шипучки от головной боли, прежде чем сумела заснуть.
Утром в понедельник Белку разбудил телефон. Звонил Леха. Он извинился за раннее беспокойство (по богемно-коммерческим понятиям половина девятого время для звонков малоприличное) и сообщил, что за деньгами приехать сможет только послезавтра. Едва Белка задремала, а потревоженный кот Степан выбрал себе новую позу, вытянувшись во всю длину вдоль подушки, как телефон снова ожил, и теперь уже подруга Женечка, десять раз извинившись, попросила в долг до пятницы пятьдесят тысяч. Ей было обещано. Встретиться договорились в середине дня. Но и своей лучшей подруге не рассказала Белка об уходе Разгонова из Ясной Поляны. Может, просто потому, что ей хотелось спать, а может… Да. Было, было какое-то предчувствие.
Ее последняя попытка уснуть успехом не увенчалась.
– Вы жалюзи продаете? – поинтересовался низкий женский голос.
Степан тоже оставил надежду уютно свернуться и отправился хрумкать недоеденный вечером 'вискас'.
– Продаю, – огрызнулась Белка, – только не вам.
И повесила трубку.
Телефон тут же зазвонил вновь. Сна уже не было ни в одном глазу – было только желание послать всех очень далеко.
– Знаете что, – прокричала Белка вместо 'алло', – засуньте себе эти жалюзи…
– Разгонова Ольга Марковна? – спросил бесстрастный вкрадчивый голос.
И Белке сразу сделалось холодно от этого официального обращения. Мгновенно всплыл в памяти 'ТТ', завернутый в тряпку, и фраза из записки – про 'пушку' и полторы штуки грин. Доигрался хрен на скрипке.
– Да, это я.
– Вас беспокоит старший инспектор ГУВД следователь по особо важным делам майор Кондратьев.
Этот длинный титул уже не произвел слишком сильного впечатления. Вот только зачем по особо важным делам?
