– Ты уже одного взяла, – сказал Тополь. – Много он тебе рассказал после этого?
– Мрачно шутишь, Леня. – откликнулся Платан. – А тебе, Татьяна, действительно пора отдыхать. Неужели ты не понимаешь, что силовые методы с нашей стороны могут привести лишь к одному – потере государственной крыши? И тогда бандиты нас просто добьют.
– А что, уже есть такая опасность? – вскинулась Верба.
– А что, ты ее еще не почувствовала на собственной шкуре? – в тон ей ответил Платан.
– Или ты считаешь, что боевиков Мираба Саркиева тоже направлял Седой?
Вопрос был явной подколкой, но Верба подумала и ответила серьезно:
– Нет, пожалуй, нет. Седой так грубо не работает.
– Ну а то, что Щеголь, швырнувший гранату вам в окно, был хорошо знаком с Горцем, то есть с Саркиевым, – начал заводиться Тополь, – это тебе о чем-нибудь говорит?
– Нет, Леня, это не имеет никакого значения, потому что Щеголю платил Седой. Я это знаю.
– Ребята, – снова рассердился Платан, – у меня еще одна важная информация, а потом можете сколько угодно обсуждать Седого. После стрельбы на Рижской трассе воры резко сократили количество участников ближайшего 'сходняка'. Таким образом наши агенты оказались отсечены. С тех пор, как подставили и убили Осокоря, всем его друганам перестали доверять, а новая наша агентура совсем не того уровня. Короче, последняя сходка либо уже состоялась, либо состоится на днях, но мы о ней не узнаем. А я боюсь, что это очень важная сходка. Так что вся надежда только на Шурика с его связями на Кавказе. Да на тебя, Тополь. Ты здесь, в Москве ближе всех к верхушке. Тебе и карты в руки. Пока я ищу вождей среди уголовников, ты ищи уголовников среди вождей. У меня все. Вопросы есть?
– Вопрос к Вербе: ты придумала куда поедешь отдыхать?
– Придумала. В Австралию. Ни разу там не была. Мишки коалы, кенгуру, утконосы, страусы нанду… Или наоборот эму? Какие там водятся?
– Не помню, – сказал Тополь. – Вот заодно и выяснишь. Приедешь – нам расскажешь.
– Эх, я бы тоже в Австралию махнул, – мечтательно протянул Платан. – Там же весна сейчас! Шикарные отели Маккая, Большой Барьерный риф, Большой Водораздельный хребет – там все большое! А какие пляжи, рестораны, корты, серфинг…
Экономист и коммерсант Плисковский единственный из Причастных не был профессиональным спортсменом, но теннис, как все элитное, любил безумно и классический австралийский серфинг тоже.
– Тебе нельзя, – жестко оборвал Тополь его напрасные мечты.
– Я знаю, – сказал Платан.
В этот момент ожил принтер на столе у Вербы и отпечатал уже расшифрованное послание Сиропулоса:
'Фантазма, 31 октября. Рон – Москве. Дедушка идет на поправку, но удивительно медленно. Гуляет по парку, просит его не беспокоить, как и в прежние дни. Вербе передает отдельный привет. Действуйте по плану. Счастье для всех.'
Рон – это была кличка Сиропулоса, и Платан спросил:
– Кто там теперь будет вместо Базотти – этот грек, что ли?
– Смотри, как бы Базотти не стал вместо тебя, – угрюмо одернул его Тополь.
А Верба смяла злобно вылезший из принтера лист и бросила в корзину.
– Каждый день одно и то же! Надоело все. Когда там ближайший рейс на Мельбурн?
В декабре у тесчима случился юбилей. Шестьдесят лет стукнуло. Гостей набежало десятка полтора, и вместе с их огромной семьей – шесть человек для одной квартиры все-таки очень много – получилось форменное столпотворение. Дни рождения Петр Васильевич всегда отмечал скромно, в кругу семьи, а тут все-таки значительная дата – решили погудеть на широкую ногу. Получилось неплохо, весело даже: разговоры, тосты, песни.
Вдруг в какой-то момент Тимофей с удивлением обнаружил: праздник-то у тесчима, а гости все со стороны тещи. Они давно привыкли, что у Петра Василича совсем не осталось родственников: родители умерли, братьев-сестер не было, а бывшая жена и ее дети – ну, тут уж каждый сам решает, общаться с ними, или не надо. А вот теперь, на юбилее обнаружилось, что и товарищей у тесчима нет. Пришли только два отставных генштабовских офицера – хорошие знакомые последних лет. А где школьные друзья, где однокашники по училищу или академии, где фронтовые соратники-'эфиопы'? Не бывает же так. Петр Васильевич Чуханов словно вернулся со страшной, испепелившей все и всех войны, только он один и остался чудом жив после тех сражений.
Лев Савельевич, подполковник в отставке, после третьей рюмки принялся вспоминать Афган, и по реакции тесчима, по отдельным его лаконичным репликам Тимофей догадался, что родственник его побывал и там, не только в Африке. Слушать было интересно. Второй офицер, дослужившийся лишь до майора, дальше Западной группы войск в Германии не залетал, да и оказался он менее разговорчив.
Часов в десять все начали собираться. И к одиннадцати полностью рассосались. Верунчик на правах беременного ребенка уползла спать, не дождавшись даже полной эвакуации пьяных гостей. Непьющий зять-спортсмен поступил также из солидарности. Вера Афанасьевна, уставшая смертельно от готовки, дремала в большой комнате перед телевизором, а Маринка, в очередной раз не рассчитавшая свои силы, жаловалась на головную боль. И только Тимофей с тесчимом разгулялись, разохотились и решили, продолжив банкет на кухне, поговорить по душам. В лучших традициях их большой семьи Тимофей обещал перемыть чудовищную гору посуды, оставшейся после праздника, и под это обещание ему разрешили выпить еще, сколько заблагорассудится.
– Давай, Тимка, за тебя! – провозгласил неожиданно тесчим и добавил: – Хоть ты человек и не военный.
– Можно и за меня, – согласился Тимофей, – но праздник-то все-таки ваш.
