Клена, дня через три случится.
Конечно, он ей не верил. Ведь даже Ясень относился странно к проблеме Седого, чего уж ждать от такого старого и рассудочного Тополя?
– Успею, – злобно сказала Верба. – За три дня успею. Однако вернемся к нашим баранам.
– Да, извини, – Тополь встряхнулся, и как ни в чем не бывало приготовился слушать.
– Вот что учудил Редькин. Он разболтал своему тестю всю историю с матрасом. По пьянке. И обрати внимание, разболтал вчера. В общем он был в таком шоке от молниеносного вызова на Лубянку, что говорил правду, только правду и ничего, кроме правды. И у меня теперь нет сомнений: полковник ГРУ Петр Васильевич Чуханов и майор танковых войск Игнат Андреевич Никулин – это один и тот же человек.
– А как же шрам через все лицо?
– Ну, знаешь, 'при современном развитии печатного дела на Западе'…
– А почему не полное изменение внешности?
– Так тебе все сразу и расскажи! Дай срок. А пока ясно одно: Чуханова этого готовили настоящие профессионалы.
– Еще бы, – усмехнулся Тополь. – На ГРУ в последнее время много дерьма вылили, но в одном их пока никто не упрекал – в непрофессионализме.
– Да тут, похоже, не только ГРУ, – сказала Верба. – Я уже получила справку с Ходынки. Настоящий Чуханов расстрелян, как предатель в девяностом году в марте. Семьи у него не было. А Игнат Никулин (по документам) убит в Афганистане в январе восемьдесят девятого. Две половинки разрезанной купюры не сходятся. Уже интересно, правда? Но самое интересное дальше: Чуханов работал нелегалом в Италии и был внедрен в Красные бригады. А Красные бригады, ты должен помнить, Леня, – это наш любимый на глазах расстрелянный Огурцов-Четриоло, это Джулио Пассотти, и убийство Гусева в Занзибаре, и наконец, Джинго, он же Бернардо, он же Паоло. То есть Паоло Ферито и Игнат Никулин – одного поля ягоды.
– Ну, положим, это еще не доказано, ты слишком торопишься, Верба.
– Извини, ты мне сам велел поторапливаться. Новый год настает, вместе с ним переворот! Хорошие стихи?
– Замечательные. Только я все равно не понимаю, причем здесь Седой, то есть тот человек, который убил Машу Чистякову и ее родителей. Ведь больше мы ничего достоверного о Седом не знаем. Причем здесь он?
– О, мон женераль! Этого вам, я боюсь, не понять никогда! Правда, Тополь, я вполне серьезно. Мне ведь уже не нужны никакие доказательства. Я их для вас теперь буду собирать. А сама я поняла еще весной в каком-то смысле с подачи Анжея, что Никулин был подослан ко мне Седым, точно так же, как через год был подослан Паоло под видом Бернардо. Понимаешь, за всю мою жизнь у меня было только два настоящих мужчины, которые любили меня, которых я любила – Юрка и Малин. Оба они появлялись в самый последний момент, чтобы спасти меня… нет, не от смерти – от Седого. А Седой не желает мне смерти. Он желает чего-то другого. Если бы я была верующим человеком, я бы сказала, что он охотится за моей душой, потому что он – дьявол. Но так уж вышло, не верю я ни в Бога, ни в Князя Тьмы.
Тополь смотрел на нее сочувственно и печально.
– Слушай, Леня, только не надо звонить Пальме, – попросила Верба. – Оставь мое здоровье и мою психику на совести доктора Ковальского. Подумай лучше об итальянском нюансе в судьбе Игната Никулина.
– Как раз о нем я и думаю, – неожиданно сказал Тополь. – Все-таки очень интересно, что по этому поводу думает Дедушка.
– Мне тоже интересно. Но Дедушка не выходит на связь. И потом, последний всплеск его откровенности увял вместе с последним же всплеском сексуальной активности. А как он любит помолчать о некоторых вещах, мы знаем. Конечно, я еще доберусь до Дедушки, обязательно доберусь. Что ты, меня не знаешь? Но только вначале я должна поговорить с Никулиным.
– А потом с Вициным и Моргуновым, – задумчиво проговорил Тополь.
– И с псом Барбосом, – добавила Верба. – Ты уже понял, наверно, мне хотелось выманить его на Лубянку как бы по поводу зятя. Он приходит, и тут появляюсь я – вся в белом. Но болтливый алкоголик Редькин все испортил. Никулин теперь знает, что я ищу его. И как поведет себя этот старый матерый волк – одному Богу известно.
– Он еще не удрал? – встрепенулся Тополь.
– Нет. И не проглотил яд. И покушений на него не было. Я разрешила вечером Редькину позвонить домой жене, успокоить. Тесчим, так он зовет своего тестя, ведет себя тихо-мирно. О том же сообщает и Меньшиков.
– Ага, – сказал Тополь, – там уже и Кирилл. А я как раз хотел тебе посоветовать направить туда его группу. Что ж, в сложившейся ситуации, думаю, надо ехать к этому итальянцу Никулину прямо завтра.
– Что это ты вдруг так переменил свое отношение к моим личным проблемам? – поддела его Верба. – Почуял серьезную угрозу национальной безопасности?
– Да нет, – не растерялся Тополь, – просто, пока твоих детских капризов не выполнишь, ты же все равно никому работать не дашь. А работать надо – через три дня переворот, п-понимаешь.
– Скотина ты, Горбовский, – сказала Верба, вставая. – Ладно, поеду я.
– Забыл рассказать, – поведал Тополь уже в прихожей. – Последняя хохма из коридоров Лубянки. Оказывается, Григорьев интересовался аж у самого Скуратова, нельзя ли тебя привлечь к уголовной ответственности за превышение пределов необходимой самообороны шестнадцатого октября на Рижском шоссе.
– Этот Григорьев, скоро у меня допрыгается, – улыбнулась Верба. – Помнишь, что я обещала с ним сделать?
– Помню, – сказал Тополь.
