Этого он мог бы и не говорить. Люди, собравшиеся в ту ночь на даче в Успенском, были все очень опытные и очень понятливые.
– Ну, здравствуй, Игнат Андреевич, – сказала Верба с порога, потому что дверь ей открыл сам Чуханов.
– Здравствуй, Рыжая, – не растерялся отставной полковник. – Проходи.
Зато оказавшаяся тут же Марина Редькина растерялась так, что уронила на пол тарелку, которую вытирала, идя с кухни и торопясь на звонок. Жена Тимофея не просто растерялась – она испугалась до икоты, увидев знакомое лицо суровой гэбэшницы, испугалась так, что даже не обратила внимание на странное обращение к отчиму.
– Посуда бьется – жди удачи, – прокомментировала Верба добродушно и стала вежливо снимать сапоги – все-таки не с обыском пришла.
– Вера, это ко мне! – крикнул Чуханов в глубину квартиры. – Мы посидим в маленькой комнате?
Потом обернулся к дочке и попросил:
– Сделай нам кофе, пожалуйста.
Вот так. Внизу в 'патроле', конечно, сидели Разгонов, Леша и Марат. На лестничной площадке, у подъезда, под окнами и даже на крыше дежурили ребята из группы Меньшикова. Одно нажатие на маленькую кнопочку – сигнал тревоги – и меньше, чем через десять секунд ее сотрудники были бы уже во всех комнатах. Но в квартиру для первого знакомства Верба все-таки пошла одна. Не такой это был для нее разговор, чтобы сразу у всех дверей автоматчиков ставить и заламывать руки поверженному противнику. Да и не верила она, что матерый агент многих разведок будет устраивать пошлую стрельбу или мордобой в присутствии жены, дочки, беременной внучки с мужем и двух пуделей. Даже обыскивать Никулина-Чуханова не захотелось. Предстал он перед ней в спортивном костюме без карманов, и было немыслимо предположить, что и в этой домашней обстановке не расстается он с прикрепленным где-нибудь под мышкой или под коленом пружинным ножом или стреляющей авторучкой 'Стингер'.
Он был расслаблен и скорее опечален, чем встревожен.
– Что ты хочешь знать в первую очередь? – спросил Игнат Андреевич несколько странно, будто продолжал уже однажды начатый разговор.
– Расскажи мне все. От начала и по порядку. Это ничего, что я обращаюсь на 'ты'?
Никулин улыбнулся.
– Ты мне напомнила одного турка в Анкаре. Представь: жутко грязная вонючая тюрьма. Я сижу перед ним на допросе в каком-то рванье, весь избитый, а он вдруг спрашивает на хорошем итальянском языке: 'Вы не будете возражать, господин Джаннини, если я закурю?'
– Кстати, – теперь улыбнулась Верба, – где тут у вас пепельница, господин Джаннини?
Никулин встал, поплотнее прикрыл дверь в прихожую и они закурили.
'Беседа прошла в теплой, дружественной обстановке', – подумалось Татьяне.
– Прежде всего, Игнат, объясни, почему ты намерен отвечать на мои вопросы?
– Это очень просто. Если бы меня сейчас вызвали на Лубянку, или на Ходынку, да хоть в Лэнгли, я бы, конечно, молчал. Кстати, одна из моих кличек – Грейв, человек-могила. Не действуют на меня никакие психотропные препараты. Так что я бы действительно молчал. Но ты пришла ко мне сама. И неважно, кто там ждет у подъезда, сколько их там и что вы собираетесь со мной делать. Важно другое: 'Если Рыжая найдет тебя сама, ты ей все расскажешь'. Так сказал Седой. А как он сказал, так и будет.
Для любого нормального контрразведчика это был полный бред. Тополь, например, застрелился бы, но не поверил такому объяснению. Да и Ясень с трудом воспринимал все эти мистические навороты. А Верба только кивнула молча, затянулась поглубже и, выдохнув дым, начала допрос:
– Девять лет назад в Домжуре ты был по заданию Седого?
– Да.
– Какое было задание?
– Совершенно ненормальное. Как и все задания, касавшиеся тебя. Перейти от наблюдения к попытке контакта. Обратить на себя внимание. Но ни в коем случае не перебегать дорогу другим мужчинам. Я еще, помнится, уточнил: 'Иностранцам?' Ну, то есть мужчинам, которых ты клеила по работе. 'Нет, – сказал Седой, – любым мужчинам'. Появился этот твой Юрка, и я вновь перешел к простому наблюдению.
– А если бы контакт состоялся?
– Мы бы предложили тебе другую работу.
– В КГБ?
– На том этапе – да. В управлении контрразведки. А потом Седой хотел тащить тебя выше.
– Чтобы в итоге убить? – быстро спросила Верба.
– Никогда. Никогда он не хотел тебя убивать. Седой мечтает приручить тебя. Это – его главная цель. Он любит тебя и хотел бы всегда видеть рядом с собой. Сколько глупостей он натворил ради этого!
– Глупостей?! – воскликнула Верба. – Ради этого?! Ни хрена себе глупости! Ради того, чтобы быть со мной – убить мою лучшую подругу, мою дочь и моего мужа?! Он что, Шекспира перечитал, в смысле перекушал? Вообразил себя Ричардом Третьим?
– Не все так просто, Рыжая, – сказал Никулин. – Он действительно убил Машу Чистякову и ее родителей. Но послушай, как все было дальше. Сердечный приступ майору Вербилову организовывал лично я. Гусева в Занзибаре убрал Четриоло по заданию Джинго. Петя Чуханов, он же Пьетро Мантелли из Красных бригад, убил в бразильской тюрьме Диаса, а Педро был еще нужен Седому, его оставили жить. Через три года мексиканец попробовал сыграть свою игру, и Седой, теперь уже руками Джинго, на глазах у Педро повесил всю его семью. Вот когда Педро помутился рассудком.
