Я покосился на Белку. Должно быть, ей хотелось проснуться. Я-то уже привык ко всем вывертам этой безумной команды и был невозмутим, как мой сын Рюшик, сразу почувствовавший, что здесь и теперь можно все. 'Дядя с гармошкой' ему очень понравился, а особенно деревянные погремушки (четки) и красный кружочек на лбу. Еще понравилось море, 'волнистей, чем в Юрмале', 'бананы прямо на дереве' и, конечно, полный восторг был от 'солдатов с пулеметами и корабликов с ракетами'.
Коту Степану на острове Марио тоже понравилось, но не сразу. От экзотической природы и свежего бриза он поначалу предпочитал прятаться у Белки на руках, и только уже в доме освоился, а к исходу суток даже рискнул половить местную живность. Меня Степа признал сразу, но это нельзя было считать нарушением конспирации, ведь он точно так же посчитал за своих Тополя, Вербу, Анжея и даже Лешку Ивлева. Только к Гонсалесу отнесся настороженно.
Улучив подходящий момент, – мы были втроем с Андрюшкой и вокруг никого – Белка сказала неожиданно:
– Рюшик, а ты узнал? Это твой папа.
Я бросил в ее сторону укоризненный взгляд, а Андрюшка посмотрел внимательно на мою спецназовскую выправку, на незнакомый костюм, на загорелое лицо, непривычно короткую стрижку и простодушно ответил:
– Не-а, папа был не такой.
И добавил, словно испугавшись, что неправильно понял маму:
– Дядя Сережа – мой новый папа, что ли?
Для Белки это был удар. Наверно, в какой-то момент она действительно усомнилась во всех ранее выстроенных предположениях. В конце концов, устами младенца… Белка не нашлась с ответом – так промычала что-то неопределенное и замяла эту тему. А Андрюшка крикнул со всей непосредственностью:
– Дядя Сережа! Пойдемте крабиков искать.
И мы пошли искать крабиков.
Неужели я надеялся всерьез скрывать от Белки правду неограниченно долго? Вряд ли. Скорее я просто не загадывал далеко. А в тот момент приказа не было на отмену легенды, да и, если честно, вся эта конспирация превратилась в увлекательную игру. Отчего же не поиграть? Тем более, что и для Белки страдания по этому поводу давно кончились. Игра для двоих: необычная, романтическая, сексуальная… Да, да! За четыре месяца мы оба так изменились, как не менялись за все десять лет совместной жизни, и теперь смотрели друг на друга совершенно новыми глазами. Не знаю, как Белка, а я-то точно влюбился в нее. При живой любовнице влюбиться в собственную жену! Красиво, да? Татьяна, кажется почувствовала, что происходит, но не подала виду, то ли в силу своего характера, то ли просто не до того ей было.
А ей действительно было не до того.
Масштабы происшедшего мы осознавали постепенно. Наверно, только Горбовский с пугающим хладнокровием робота воспринимал все и сразу, успевал отслеживать детали, анализировать последствия, делать выводы и формулировать руководства к действию. Верба же еще в Шереметьеве впала в транс, а в самолете в лучших своих традициях заснула.
Я же, избегая до поры разговоров с Белкой, всю дорогу проболтал с Тополем. И нарочито по-английски, чтобы Белка в лишний раз усомнилась: а Разгонов ли это? Может, все-таки Малин? Она не однажды профланировала мимо меня с Андрюшкой, то просившимся в туалет, то рвущимся посмотреть где сидят пилоты – ему и это разрешили.
В Нассау последовал приказ: от трапа до вертолета бегом. Я даже спросил Тополя:
– Петляющим шагом?
– Нет, – ответил он серьезно, – и прикрывать отступление огнем тоже не надо. Просто маленькая неувязка с местными властями. Дедушка им чего-то не доплатил. Потом урегулируем.
В общем никакого Нассау, мы, конечно, не видели, а вот переодеться не успели – это хуже. Духотища там была, набились все, как сельди в бочку. Так и вывалились на жаркий багамский пляж в своих бушлатах и свитерах навстречу босоногому Шактивенанде в легкой тунике (или все-таки тоге?). Дубленку Белка перекинула через руку, Андрюшку раздела, конечно, иначе бы он всех съел, и Тополь свою курточку за спиной держал. А мы три бойца в камуфляже – что могли снять?
Тополь бросил куртку на песок, выдернул из-за пояса 'стечкина', тихо сказал 'ура' и шарахнул в небо. Я, Леха и Верба сразу его поддержали из автоматов. И, что интересно, Белка – тоже. Я еще не знал тогда, откуда у нее пистолет – на таких подробностях мы с Тополем не останавливались. А может, и он не знал. И тут вдруг Верба упала на песок и давай поливать короткими очередями в сторону горизонта. На патрульном катере даже сирена взвыла, а с ближайшей вышки часовой замахал флажком. Но Тополь сразу понял, что эта обычная истерика, и всем переполошившимся неграм дал отбой.
Не такой уж большой рожок оказался у автомата 'узи', и когда стрельба смолкла, гуру заиграл на баяне с новым энтузиазмом и исполнил еще один куплет:
Переворот по-московски
Я сидел под банановым деревом, как вполне справедливо называл Андрюшка этот мощный травянистый стебель, и смотрел на солнце, которое спокойно, не драматизируя, без паники, падало в море.
Тополь, подкрепляя свою репутацию человека-машины, торчал третий час на командном пункте – бегал от компьютера к факсу, а от факса к радиостанции. Верба пошла прошвырнуться по периметру наших владений, и Лешка, памятуя о состоянии 'патронессы', а также о скором наступлении темноты, взялся ее сопровождать. Белка в доме укладывала Андрюшку, уставшего безумно, но и возбужденного сверх всякой меры, а потому не слишком охотно засыпающего.
Я сидел под бананом в гордом одиночестве и вспоминал давешний разговор с Тополем.
– Ну, и что же все-таки случилось в Москве? Как нам удалось выпутаться?
– А ты думаешь, это интересно?
