просыпался к новому рабочему дню. А мы, словно какой-нибудь загулявший Евгений Онегин, ехали домой спать.
– А куда мы, собственно, едем? – спросил вдруг Сергей.
– Не знаю. Ты же едешь. Домой, наверное.
– Домой-то домой, – не возражал Сергей, – спать хочется ужасно. Но к кому домой? К тебе или ко мне?
– Ко мне, разумеется, ближе, – рассудила я, – но, с другой стороны, нелогично. Ты что, меня оставить там хочешь? Мне будет грустно. А тебе наверняка надо быть у телефона.
– Ну уж нет, – злорадно сказал Сергей, – никаких телефонов. Хватит с меня на сегодня. И на вчера хватит. И на завтра, – добавил он. – Поставлю на автоответчик. Пошли все в баню. Горячий душ и в постель! Разве что выпить еще по рюмке.
– Согласна, – сказала я, – только, Сереж, давай сейчас без всякого секса.
– Ты меня сильно переоцениваешь, девочка. После этой ночки не очень-то и захочется. А коньяк в таких случаях действует не как возбуждающее, а как снотворное.
Я потом вспоминала и думала, какой же удивительный получался у нас разговор. Словно мы давно уже муж и жена. И нет у нас никаких проблем интимных или бытовых – только по работе, и от работы мы ужасно устали, как всегда, и едем в свое привычное уютное гнездышко – спать, просто спать, обнявшись мирно под одеялом.
И мы действительно так все и сделали: разделись, помылись, махнули по рюмке 'Хэннеси' и провалились в сон. Ночной рубашки у меня с собой, конечно, не было, поэтому я спала нагишом, но и это не помешало. Мы уснули, уснули как сурки. Правда, ненадолго.
Часа через четыре, наверно, при ярком свете солнца, мы вернулись в мир уже разнополыми существами. Первым проснулся он, а точнее, поначалу лишь одна, но очень существенная часть его, и эта часть толкнула меня в бок. И разбудила. И по всему телу разлилось мягкое ласковое тепло, словно я растворялась в потоках полуденного солнца. И уже не надо было никаких слов, ничего уже было не надо, кроме любимого, родного, прекрасного, горячего тела, обнимающего, притягивающего, входящего в меня…
Я закрыла глаза, и мир закачался, опрокидываясь, и мы были уже не здесь, мы летели по воздуху, и перед нами распахивались двери в незнакомые роскошные залы, протянувшиеся немыслимой анфиладой в бесконечность, и вдруг последняя дверь открылась в южную ночь, утопающую в сладком дурмане весеннего цветения, и потом накатил густой запах июльских луговых трав, а за ним терпкий, горьковатый аромат прелой листвы и мокрых осенних деревьев, а потом пахнуло пронзительной свежестью студеного моря и сосен, и ледяные волны накатывали на берег, поднимались в неистовом, каждый раз последнем порыве и падали, разбиваясь о камни на мириады сверкающих звезд, а звезды гасли и загорались вновь, галактики закручивались в спирали, рождались и гибли целые миры, Вселенная вспухала и вновь ужималась в точку, и это длилось, длилось, длилось, и было так невыносимо прекрасно, так немыслимо жарко среди льда и звезд, что мне захотелось кричать, чтобы все, все слышали, как мне хорошо, и я закричала, но не услышала собственного крика, ничего не услышала, просто вдруг откуда-то сверху упала огромная темнота и тишина…
Сергей сидел рядом, курил и блаженно улыбался.
– Что со мной было? – спросила я испуганно. – Я потеряла сознание?
– Да, – сказал он. – Ненадолго. А ты всегда так кричишь?
– Как?
– Очень громко.
– Не знаю, я не слышала.
– Понятно, что не слышала, – сказал Сергей. – А я даже испугался, пытался закрыть тебе рот поцелуем.
– Слушай, но это вообще… – я тяжело дышала, как после хорошего бега. – У меня так еще ни разу не было. Правда.
– У меня – тоже. Просто мы нашли друг друга. Вот и все.
– Значит, ты первый у меня настоящий, – сказала я шепотом, а потом еще тише, но старательно, четко, как фразу из букваря: – Я тебя люблю.
– Татьяна, – он тоже перешел на шепот, – ты знаешь… мне кажется… Я чувствую, правда. Ты не поверишь, но это… это больше, чем любовь.
– Что ты хочешь сказать?
– Не знаю, я только чувствую пока. Сказать трудно. Понимаешь, вот я сливаюсь с тобой, и мне кажется, я сливаюсь со всей Вселенной. Бред, я знаю, что бред, но так я чувствую: дыхание природы, океан, звезды, галактики, я улетаю с тобой в вечность…
Я ошарашенно молчала. Чудо свершилось. Мы видели одни и те же образы. Мы читали мысли друг друга.
– Нет, – проговорила я, – это как раз и есть любовь. Я тоже все это сейчас видела: море, звезды, Вселенная. Это любовь, Сережа. Нету ничего больше и выше любви. Не-ту.
– Есть, – сказал он упрямо. – И я докажу тебе. Только не сейчас.
– Хорошо, – улыбнулась я. – Дай мне зажигалку. Знаешь, что отвечает французская женщина на вопрос о трех самых приятных вещах на свете? Коньяк – до, сигарета – после. Ну, так ты дашь мне, наконец, зажигалку?
Весь тот день мы провели в полной прострации, фланируя из душа в койку и обратно. Два раза завтракали (может быть, один из них был обедом), два раза включали телевизор ('А вдруг мы сидим здесь уже много дней? Ты ощущаешь время?' 'Нет. Я даже готова поверить, что прошло уже много лет…'), один раз включали видюшник (какую-то эротику смотрели), много раз включали и выключали музыку. И ни разу
