Старички бодро тарахтели на английском, материал шел густой, очерк о ветеранах мог получиться ошарашивающий. На полях блокнота Бэзил набросал три вопроса самому древнему, к которому он намеревался особо присохнуть в перерыве. Поэтому он слегка поморщился на реплику соседки, давая понять, что ему не до нее. Играющих в журналистику бездельниц хватало даже в клубе корреспондентов. Однако Бэзил нечаянно смахнул локтем со скатерти зажигалку соседки — за крохотным столиком ютились-то впятером — поэтому пришлось нашаривать вещицу на ковре под ногами, улыбаться, бормотать извинения…
— Я Бэзил Шемякин, — назвал он себя.
— А я Барбара Чунг…
Теперь жалеть о неловкости не приходилось. Это имя появлялось в сингапурской «Стрейтс таймс» под финансовыми колонками и экономическими обозрениями, всегда информативными и свежими. Женщина, которая их писала, одела в тот вечер красный жакет с позолоченными литыми пуговицами и буфами на плечах. Длинные волосы, отдающие рыжиной, она зачесала на затылок, обнажив уши с крупными серьгами — сероватые камни в золотых треугольных рамках. Такой же камень был в перстне на пальце. Выпуклый лоб, коротковатый нос и несколько увеличенный разрез глаз — видимо, после косметической операции — выдавали китаянку. Манера смотреть — вперед и вниз, изредка бросаемый, как бы ненароком, скользящий взгляд, в котором не было ни хитрости, ни враждебности, а только врожденная вежливость, подтверждали догадку.
Она протянула руку.
— Господин… господин…
Ладони так привычно легли одна в другую, что удивились оба.
— Шемякин. Бэзил Шемякин, — сказал он и принялся искать в кармашке кожаного переплета записной книжки визитную карточку.
— Вы, что же, ирландец? Независимый? Или ваша газета столь далеко, что я даже не слышала такого имени?
— Нет, мисс… Я правильно говорю?
— Вы правильно говорите.
— Да, мисс Чунг… То есть, нет, в том смысле, что я не ирландец. Я пишу на языке, на котором вы просто не умеете читать. А потому и газеты, для которой я работаю, определенно не знаете.
Барбара всмотрелась в визитную карточку.
— Вау! Да вы, наверное, мафиози!
— Должно быть, — сказал он. — А вы, стало быть, знаток содержимого чужих кошельков и закадычный друг многих крутых людей в этом районе Азии, верно?
— Зовите меня просто Барбарой, Бэзил.
Предложение означало переход на «ты», хотя английский язык не располагает средствами для такого перехода.
— Спасибо, конечно…
Перед ней ничего не стояло, но Бэзил не рискнул предложить что-нибудь, хотя официант вертелся рядом. «Профи» в клубе не угощали друг друга, каждый пил и ел на свои, а если кому случалось поставить коллеге бочкового или баночного, в ответ непременно следовало то же самое. Неписаное правило соблюдалось строго.
— Давно в этом городе, Бэзил?
Он попытался прикинуть, сколько ей лет, и решил, что около тридцати пяти. Но с китаянками или полукровками в этом отношении легко ошибиться.
— Да как считать… Первый раз в пятидесятых, потом еще… и так до сих пор.
— И на последующие годы, пока краденные у Запада и собственного населения миллионы не окажутся благополучно отмытыми на офшорных счетах где-нибудь в этой благословенной стране или поблизости, — сказал сидевший с ними рядом Гари Шпиндлер из «Бизнес уик» и по совместительству «Файнэншл таймс» — казначей клуба и ходячий компьютер. Гари походил на Мефистофеля в период полового возмужания. Он тщательно выбривал скулы, а бороденку корнал так, что она походила на жало копья. Тяжелый нос нависал над ярко-красными мокрыми губами, кривившимися от чувства умственного и всяких прочих превосходств, постоянно владевшего Шпиндлером. Это чувство в особенности овладевало Гари, когда ему доводилось встречаться с Шемякиным. Он, как правило, вообще не разговаривал с русскими по причине их врожденной тяги к погромам и казнокрадству.
— Ты опоздал, Гари, — сказала Барбара. — Еще до того, как ты к нам подсел, я попросила Бэзила, принимая во внимание реноме страны, откуда его прислали, коррумпировать меня каким-нибудь особо извращенным образом. Например, купить мне чашку кофе. Я чувствую, что он хочет предложить эту взятку, и не в силах противиться… Русский уже втерся в ко мне доверие. Его происки чудовищны по напору! Ты должен меня спасти, благородный Гари!
— Ты пала, Барбара?
— Ну, не настолько низко, как ты, Гари, в последней статье, где пересказываешь мои финансовые анекдоты…
Лена Кампф и Пит Вонг из «Бангкок пост», сидевшие за тем же столом, развернулись к ним спинами. Пустые разговоры мешали слушать.
Гари подмигнул и скривил толстые губы.
— Думаешь, Бэзил, поступит ловчее, вытянув из тебя потрясающие сведения о безуспешной борьбе с азиатской коррупцией?
— Пожалуйста, два кофе, — сказал Бэзил официанту, который с интересом наблюдал, как Шпиндлер цепляется к русскому. Кажется, официанта звали Супичай.
— Передвинься, пожалуйста, на другой край стола, — сказала Барбара.
Бэзил не понял.
— Чтобы сидеть напротив, а не сбоку. У меня шея затекла всякий раз поворачиваться в твою сторону…
Гари фыркнул и сдвинулся со стулом к Кампф и Вонгу.
Насчет её глаз Бэзил, конечно, ошибся. Не делала она операции. Просто кто-то из родителей был европейцем, а кто-то из Китая. Барбара пила кофе без молока и сахара, то есть родилась, скорее всего, не в Бангкоке. Да и работала на сингапурскую газету. Как она оказалась в Бангкоке? Проездом?
— Я бы задала сто вопросов, — сказала Барбара, допив кофе.
Странное чувство, возникшее после рукопожатия, не оставляло её.
— Я бы тоже… Я представляю собой полного профана в области финансовой журналистики. Это действительно интересно?
— Людям всегда интересно знать все о чужих деньгах… Я вот что подумала, Бэзил… Не слышал ли ты китайскую мудрость о том, почему люди не верят друг другу?
Он ответил по-китайски:
— По двум причинам. Потому что не знают друг друга и потому что знают…
— Гляди-ка, да ты говоришь на мандарине! Неужели в Москве учат?
Мандарином назывался пекинский, официальный диалект.
— Говорить начал в Китае… в материковом Китае. Еще во время войны…
— Вьетнамской? — спросила она.
Бэзил рассмеялся, осознав разницу в возрасте.
— Да нет, во время второй мировой, о которой старички нам сейчас рассказывают. Родители жили в эмиграции. В России я оказался недавно…
Гари Шпиндлер наблюдал за ними от стойки, куда он переместился с Леной Кампф. Лучше было бы свернуть разговор. И не только из-за Шпиндлера. Бэзил чувствовал, как Барбара Чунг, что называется, стремительно идет на сближение, от которого в будущем проку не будет, а вот неприятности появятся определенно. Чтобы перехватить инициативу в расспросах, он сказал:
— Финансовая журналистика — должно быть, невероятно сложная материя…
— Для посвященных финансовые новости на двадцатой полосе представляют собой куда большую сенсацию, чем вопли на первой полосе о смене кабинета… Сун Цзю, китайский стратег, говорил, что
