Дмитрий Скирюк
Драконовы сны
ГОРОД НА ХОЛМЕ
«Это происходит само по себе, и я не знаю, почему — судьба.»
Белый город плыл в туманном море, словно призрачный огромный сказочный корабль, белый остров в океане снов. Стены, угловые башни, черепица крыш, флажки и флюгера на острых шпилях розовели в лучах пока еще невидимого солнца. Было тихо и прохладно. Город спал.
Путник, взгляду которого открылась эта картина, остановился на вершине холма, поправил мешок за плечами и долго так стоял, задумчиво жуя травинку и глядя, как всплывает из туманного небытия белесый камень стен и зеркальная гладь реки. За дальними башнями крестили небо верхушки корабельных мачт.
— Почему бы и нет? — проговорил вдруг странник и взъерошил волосы рукой.
Тишина была такая, что скрип несмазанных колес прозвучал едва ли не кощунственно. Странник невольно опустил взгляд — проступившие сквозь туман очертания телеги были неясными, но вполне различимыми. Левое заднее колесо ее вихлялось сдвинутой восьмеркой, производя этот самый колодезный скрип. Возница клевал носом, соответственно и лошадь никуда особо не спешила. Телега была пуста — крестьянин, продавший товар, налегке возвращался домой.
— Почтенный, — окликнул его странник, — а, почтенный!
Возница вскинулся спросонья, машинально пощупал, на месте ли кошель и настороженно покосился на незнакомца. Огляделся по сторонам. Туман был густ, но все ж людей поблизости не было, да и спрятаться им было негде. На разбойника парень не походил. Да и разве станет разбойник кого-нибудь почтенным называть? В глубине души крестьянин был польщен — почтенным его называли нечасто.
Он попридержал коня.
— Ну, чего? — мотнул бородой. — Чего надыть-то?
В глазах его клубилась сизая похмельная муть.
— Путь добрый, — кивнул странник. — Как называется этот город?
— Энтот? — обернулся возчик, словно городов там было несколько. — Лисс.
— Как?! — странник вскинул голову. Соломинка слетела с его губ. — Как, ты сказал?!
Крестьянин аж подпрыгнул на телеге. Лошадь дернулась и заплясала, звякая сбруей.
— Тпр-ру-у! — он потянул за вожжи. — Че орешь-то? Бешеный… Лисс, я сказал! Стало быть, Лисс он и прозывается… Ну-ка, дай проехать-то.
Путник молча отступил на обочину дороги и телега покатилась дальше, подпрыгивая на камнях и безбожно скрипя. Проводив ее взглядом, странник снова повернулся к городу. Как раз в этот момент край солнечного диска показался над лесом. Белый город на далеком холме мгновенно окрасился розовым. Туман распался на клочки, осел в траву. Исчез.
Странник прищурился, потер небритый подбородок, присел и сорвал свежую былинку. Усмехнулся каким-то своим мыслям.
— Лисс, значит… В самом деле, — пробормотал он, не то повторяя свой вопрос, не то отвечая на него, — почему бы не здесь?
УЖ И ГАДЮКА
«Завишу ли я от чешуи змеи, от крыла кузнечика?»
— Пустите! Ай!!!
Зажатое меж узловатых пальцев стражника ребячье ухо закрутилось в винт и даже, кажется, немного хрустнуло. Телли взвыл и завертелся, словно уж под сапогом.
— Пусти, зараза! больно же…
— А с'час еще больнее будет! — рявкнул в ответ на это стражник и обернулся на шум. — Сорока, мать твою! Где ты там?! Хватай паскуду!
Что-то рухнуло с телеги, брызгами взлетели черепки разбитого горшка и тут же завизжала баба на возу, добавляя шуму в общий переполох. Ближайшая к воротам лошадь вдруг заржала, взвилась на дыбы и ударила копытами, взметая пыль. Дышло телеги лопнуло с громким треском, возчик отчаянно выругался и бросился вперед, хватая поводья. Не ухватил, упал и вдруг попятился на четвереньках, раскорякой, разинув рот и выпучив глаза.
— Матерь божья! — взвизгнул он, вскочил и бросился бежать.
Из-под повозки выскользнуло что-то маленькое и зеленое и вприпрыжку понеслось к воротам. Следом, растопырив руки и нелепо приседая, бежал Сорока — коренастый кривоногий бородач лет тридцати пяти, с огромным красным носом, загнутым крючком. Случайный прохожий шарахнулся прочь и поспешно прижался к стене. И было от чего!
Сорока гнал дракона.
Точнее, не дракона, а дракончика. Тот был зеленый, желтопузый, трех с небольшим локтей длины от носа до хвоста и походил бы на большую ящерицу, если бы не маленькие крылья на спине, которые, впрочем, больше мешали ему, чем помогали.
— Закрывай! Клаас, закрывай! Ах, чтоб тебя!
У самых ворот тварь притормозила, резко развернулась и галопом припустила вдоль телег, расшвыривая песок и конские яблоки, Сорока поскользнулся и шлепнулся в пыль.
— Чего ты возишься?!
— Да не поймать его никак! — пропыхтел Сорока, вставая и отряхиваясь. — Уж больно верткий, зараза…
— Ульриха позови, чтоб тебя…
— Не троньте его! Рик, беги… ой-ей!
Боль была ужасной. Телли стиснул зубы и проклял тот час, когда он решил довести двух стражников до белого каления, увлекся и пропустил момент, когда Рик, уже вторую неделю сидевший не жрамши, упер из караулки баранью ногу, чуть не схлопотал алебардой по башке, добычу выронил и пустился наутек, сея панику среди крестьян и возчиков. Телли бросился на помощь и… сам увяз.
По самые уши.
А с ухом, похоже, и впрямь дело было худо — пальцы стражника напоминали твердостью олений рог, Телли уже и не пытался протестовать, лишь вяло трепыхался и повизгивал.
Дракончик меж тем выглянул из-за горы мешков с просом, явно растревоженный происходящим, присвистнул, растопырил крылья и… ринулся в атаку. С налету тяпнул Клааса за икру, еще раз — пониже спины, и отскочил прежде чем тот успел огреть его сапогом.
— Ах ты!..
Уха мальчишки он все же не выпустил. Дракончик выгнул шею и подобрался для повторного броска.
И в этот миг Сорока ухватил его за хвост!
Пыль взметнулась столбом и Телли взвыл, бессильный что-либо предпринять. Зеваки попрыгали с телег и теперь наседали друг на дружку, силясь разглядеть происходящее, а на помощь стражнику уже спешил второй — высокий и худой как щепка, видимо, тот самый Ульрих, за которым посылали. «Подминай, подминай его!» — шумели вокруг. Наконец, Сорока встал, держа гаденыша за шею и за хвост. Дракончик извивался и шипел, раздувая бока, когти его бессильно царапали толстую кожу нагрудника.
— Куд… куды его? — пропыхтел Сорока.
— В караулку, — Клаас мотнул головой. Потянул пленника за ухо. — Шагай, чтоб тебя… Ну!
Телли волей-неволей пришлось идти следом.
«Знаем мы таких…» — мрачно размышлял Клаас, потирая укушенную задницу. — «Как пакостить, так первые, а как споймаешь их, так безобиднее ужей…»
Ульрих зашел Клаасу в тыл и присвистнул.
— Эва! — он поскреб под своей суконной шапочкой, — Ну ты скажи, какой гаденыш — всю говядину тебе прокусил! Слышь, Клаас, а он часом, не того… не ядовитый, а?
— Ты эта… думай, что плетешь! — внутренне холодея, рявкнул Клаас. — Он тута уж которую неделю ошивается, нешто с ядовитой гадиной его кто в город бы пустил? — он прислушался к своим ощущениям и
