— Дмитрич помирает! Кровью так и брызжет!
Дожили, подумал я. Собственная жена называет мужа Дмитричем.
В прихожей у Дмитрича пахло пивом и бергамотовым чаем. Паркет был забрызган темно-красной жидкостью.
Дожили, подумал я. Об уборке забыли совсем, неряхи.
В спальне, в кресле-качалке сидел Дмитрич.
Дожили, подумал я тоскливо.
Дмитрич был мертв.
Следующим утром день солидарности и не подумал заканчиваться. Люди солидаризировались все больше и больше.
Третья по счету телеведущая, кучерявая брюнетка, серьезно смотрела на меня с экрана:
— Двойники… случаи смерти… в случае физического контакта… президент настаивает, чтоб народ внимательно прислушивался к…
Слушать внимательно не получалось.
Дмитрич не просто умер: Дмитрича убили. Сделал это патологоанатом, который по чьему-то приказу сверху принялся потрошить тело его двойника. Кто же знал, что два тела мистическим образом связаны. Что то, что происходит с двойником, отражается и на оригинале.
Вот, кстати, вопросец: почему оригиналы тех, кто пока под землей, не задыхаются?
Хотя, говорят, двойники не дышат.
Тогда не совсем понятно, почему у них бьется сердце.
Я выбрал майку поплоше, старую, с белыми пятнами от краски, джинсы с протертыми коленями, дряхлые кроссовки. Отыскал в кладовке покрытую ржавчиной лопату. Ирочка вооружилась пластмассовым ведерком и совочком.
— Мы идем искать себя? — спросила дочка.
— Мы идем искать себя, — сказал я.
— Мы трудящиеся?
— Мы трудящиеся.
— У нас солидарность?
— Еще какая!
Во дворе Людочка плакала над обездвиженным телом мужа. Разбитые очки Федора валялись рядом. Витька испуганно хватался за мамин сарафан и протяжно ревел — как самолет, заходящий на посадку в неположенном месте.
Говорят, голову Федорова двойника размозжили случайно, когда выкапывали.
Парни в черных банданах кидали камни в витрину продовольственного магазина. Кто-то кричал:
— Мне пофиг! Все равно меня в любой момент могут убить! Даешь анархию!
Ко мне подбежал парень с залитым кровью лицом, попросил сигарету. Я отдал ему всю пачку. Парень вежливо поблагодарил и спросил:
— Как вам погодка?
— Тепло, — сказал я.
— Летом пахнет, — заметил парень и убежал.
Ирка безмятежно жевала жвачку и наблюдала за трудящимися, которые били витрины. Когда подъехали машины с мигалками, она оживилась: хотела поглядеть, что будет дальше, но я потащил ее к роще.
— Ну папочка! Сейчас одни трудящиеся будут бить другим трудящимся морды!
— Где ты таких слов понабрала? — буркнул я.
— Так Камушкин говорит!
— Что еще за Камушкин?
Ирка пожала плечами.
Возле рощи было шумно: кипела работа. Повсюду лежали испачканные землей тела: разрыли, наверное, уже полрощи. Я увидел жену Дмитрича. Она сидела с перочинным ножом в руке над двойником какого-то мужика и кричала:
— Ты, изверг! Это ты убил моего Дмитрича!
Оригинал (по всей видимости, патологоанатом), стоял рядом и с тоской наблюдал за ножом. Кончик лезвия дрожал в опасной близости от груди копии. За спиной оригинала скучковались милиционеры. Грубыми пропитыми голосами они предлагали женщине одуматься и сдаться. Кто-то просто глазел. Остальные не отвлекались, копали. Или аккуратно тащили найденного двойника вон из рощи. В багажники и на задние сидения загружали родственников, друзей, соседей. Грузили бережно, словно хрусталь.
Я потащил Ирку вглубь рощи. Изредка приходилось перепрыгивать или обходить тела никому ненужных найденышей. Заметил двойника Людки и хотел было вернуться, чтоб предупредить ее, но передумал. Надо скорее искать себя и Ирку.
Среди копающих я увидел знакомого: молодого безусого паренька в соломенной шляпе с гусиным пером. Дай бог памяти, как его зовут? Вспомнилось только, что живет этажом ниже.
— Привет. Не знаешь, меня или Ирку еще не нашли?
Он стоял, прислонившись к тополю, и тяжело дышал.
— Тебе плохо?
— Почти сутки копаю. Себя вчера вечером нашел. Маму ищу. Тебя и девочку не видел.
— А где еще не рыли?
Он кивнул на восток.
— Вон там заповедные места. Знакомые пацаны хотели вчера экскаватор пригнать.
— Ну и?
Он сплюнул:
— Хорошо, что не пригнали. Сколько бы народу тогда поубивали.
Копаем. Иногда спрашиваем у соседей по земляным работам: не нашли, мол? Они в ответ: а ну покажь физиономию. Хм-м-м… Нет, не нашли! Физиономия у тебя запоминающаяся.
Не нашли… А я одного вырыл. Щеку ему оцарапал, правда, совком. Оригинал прибежал, сверкая выпученными глазищами. Рукой зажимал кровоточащую царапину. Вытащили двойника вместе, затянули на заднее сиденье «девятки».
— Спасибо за содействие, — сказал оригинал, пожимая мне руку.
— Ну так солидарность все-таки, — сказал я.
Шутки он, кажется, не понял; молча кивнул и укатил.
Рядом продолжали кричать. Жена Дмитрича не желала успокаиваться. Кажется, еще кого-то случайно убили.
Пот лился за шиворот звонкими весенними ручьями, и я снял майку. Ирка соорудила из нее что-то вроде халабуды. Растянула майку между деревом и кустиком, уселась под ней. Достала из пакета яблоки, которые я припас загодя, принялась их грызть. Огрызки кидала в ямку и забрасывала землей.
— Странные эти земляки, правда, папа? — спросила. — Как огрызки.
— Почему как огрызки?
— Ну словно надкушенные. Земляки и все тут!
— Слово «земляки» означает совсем другое.
— Ну и подумаешь! — Она показала мне язык.
Я продолжал копать.
— Как ты думаешь, это инопланетяне сделали? Чтобы проверить людей на гнилость?
Да какие, в жопу, инопланетяне?!
И вообще: следи за языком, девочки не должны так выражаться.
Ближе к вечеру в роще разожгли большой костер. Толпа разбрелась, жену Дмитрича увезли в
