выжженная земля. При этом никакого авторского нажима, никаких красивых фраз; просто скорбь и братское сочувствие — писатель словно не отделяет себя от людей, о которых он говорит. Но Витторини пошел гораздо дальше: один из его персонажей, которому писатель сознательно не дал имени, подчеркнув тем самым его значение, произносит очень важные и ответственные слова о том, что существуют «иные обязанности», «иной долг». Вспомним, что повесть была написана во времена фашизма и — поневоле — эзоповским языком. Конечно, это зашифровано, но в условиях фашизма не могло быть воспринято иначе, как откровенный политический намек. И намек был понят и услышан. Тема «иного долга», «иных обязанностей» то приглушеннее, то явственней звучит во всей повести как лейтмотив.
В «Сицилианских беседах» с абсолютной ясностью проявляется гуманистическое кредо Витторини. Писатель понимает, что возникло новое сознание, начинается — скоро начнется — новая историческая Эноха. Он верит в человека, признающего наличие «иных обязанностей» как абсолютного нравственного императива.
Многие итальянские общественные деятели свидетельствуют, что «Сицилианские беседы» в самом начале сороковых годов сыграли совершенно особую роль в формировании антифашистского общественного мнения. Когда же в 1943 году повесть была переведена на французский язык и вышла в Брюсселе, в бельгийской печати Сопротивления было сказано: «К нам пришла из фашистской страны антифашистская книга, крик скорби и протеста всех угнетенных». Несомненно, что эта книга Элио Витторини оказала сильнейшее влияние на формирование идеологии итальянского и — как свидетельствуют бельгийцы — не только итальянского движения Сопротивления.
После всего сказанного представляется естественным и закономерным дальнейший путь Витторини — его личное, прямое участие в Сопротивлении. Известие о падении Муссолини застало его в Милане; на следующий день Витторини и товарищи, собравшиеся у него на квартире, чтобы подготовить издание экстренного номера подпольной газеты «Унита», были арестованы. После освобождения (многих освободили 8 сентября) Витторини ушел в глубокое подполье. Ему приходилось совершать опасные поездки для налаживания связей с антифашистами других городов оккупированной территории, он делал все, что ему поручали, но, естественно, особенно много сил отдавал нелегальной печати. Друзья вспоминают, как беспечно, чтобы не вызывать подозрений, и как бесстрашно разъезжал Витторини на своем велосипеде по миланским улицам — из одной типографии в другую. Рабочие тайком набирали и передавали ему отдельные свинцовые строчки текста, а потом Витторини вместе с другими товарищами верстал из них брошюры и листовки.
Мы не знаем, какие именно материалы печатал Витторини в эти месяцы, но, сопоставляя даты и данные, имеющиеся в книгах о Сопротивлении, легко можем предположить, что среди них было обращение коммунистической партии к итальянскому народу: «Самый благородный и самый прекрасный поступок, который только может совершить сегодня каждый итальянец, — это взять винтовку и пойти сражаться против немцев и их подлых приспешников — итальянских фашистов. Только с оружием в руках перед лицом врага мы можем еще почувствовать себя людьми и защитить свое человеческое достоинство. Пусть, быть может, будут велики жертвы — тем большим будет благо, которое мы вновь обретем, — независимость и свобода».
Во многих страницах романа «Люди и нелюди» мы слышим эту же самую интонацию — благородную, боевую, бескомпромиссную: «наносить больше ударов, удар за ударом, пока мы не оглушим их; не давать им времени осуществить репрессии». И описание трупов, валяющихся на улицах, и расстрелы заложников (у нацистов был свой счет, своя страшная арифметика: десять итальянцев за одного немца — они были столь методичны в своей бухгалтерии убийц и палачей), и образы подпольщиков, нарисованные так лаконично и выразительно. И то, чему учат мертвецы. Очень важно для понимания идейного смысла романа Витторини авторское рассуждение о том, почему простые, добрые и мирные люди, лично даже никем не обиженные, шли в подполье:
«У каждого из них была семья: тюфяк, на котором им хотелось бы спать, посуда, из которой им хотелось бы есть, женщина, с которой им хотелось бы не разлучаться. И их стремления почти что не простирались дальше этого, и вокруг этого вертелись их разговоры.
Но почему же они боролись?
Почему они жили, как звери под облавой, и каждый день рисковали жизнью? Почему спали, засунув под подушку револьвер? Почему бросали гранаты, убивали?»
И еще — о партизанах: «Почему они, не будучи жестокими, убивают? Почему, оставаясь простыми и мирными, они борются? Почему, если ничто их не принуждает, они вступили в смертельный поединок и ведут его до конца?»
Итак, мы подходим к важнейшему моменту: к тому, как ставит и как решает в своем творчестве Элио Витторини самую главную для него, как писателя-гуманиста, проблему добра и зла. Еще в «Сицилианских беседах» оформилась своеобразная концепция Витторини. Существуют две человеческие породы: люди и нелюди, — «может быть, не всякий человек есть человек, и не весь род людской есть род людской». Тема «оскорбленного человека», «обиды, нанесенной миру», присутствует и в «Сицилианских беседах» и в других произведениях Витторини, которых мы сейчас не касаемся, и в романе:
«Мы говорим: человек. И думаем о тех, кто падает, кто гибнет, кто плачет и голодает, кто дрожит от холода, о тех, кто болен, кого преследуют и убивают. Мы думаем о несправедливостях, которые творят над ним, и о его достоинстве. Обо всем том в человеке, что подвергается несправедливости, и обо всем том в его душе, что может сделать его счастливым. И все это — человек».
Это звучит несколько отвлеченно и, может быть, усложнение. Но вот как расшифровывается мысль Витторини: громадное большинство человечества — люди: бедняки, те, кто в дождь ходит в рваной обуви, кто голоден, кто болен, кто плачет, кого преследуют и убивают. И есть другие — нелюди, они живут в роскоши, смеются над чужой болью (да, конечно, и они могут болеть или испытывать какие-то горести, но не это определяет их сущность), они обижают, преследуют, убивают людей.
Мы говорили о том, что творчество Витторини — не живопись, а графика, без полутонов. Хотя у него есть неоспоримая склонность к символам и аллегориям — символы эти при сколько-нибудь внимательном чтении разгадываются: гуманизм Витторини отнюдь не имеет отвлеченного, абстрактного характера, в нем есть явственный и неоспоримый социальный смысл. Писатель безоговорочно на стороне людей, и он не ограничивается пассивным состраданием и сочувствием. В «Сицилианских беседах» тема кроткого непротивления контрастирует с темой гневного возмущения и протеста, люди говорят не только о живой воде, но и о ножах. Слово «революция» не произносится ни разу, но незримо революция присутствует во всей повести.
Между «Сицилианскими беседами» и романом «Люди и нелюди» лежат шесть лет, решающих для Италии и лично для Витторини. От морального сопротивления фашизму
Во имя чего они должны и хотят бороться до конца?
«Чтобы жизнь людей стала чище, — читаем мы ответ на страницах книги. — А для того, чтобы она стала чище, нужно, чтобы каждый стал свободным…» Так входит в роман важнейшая для Витторини мысль о внутреннем, моральном освобождении каждого человека. Нужно освободиться от пут предрассудков и условностей, которые мешают Берте уйти к любимому человеку, от всего, что старается привить людям буржуазное общество, чтобы легче было или поработить их, или превратить в нелюдей.
И еще один ответ слышим мы в романе — слова старой подпольщицы Сельвы: во имя счастья людей. Тема человеческого счастья, очень дорогая Витторини, звучит как лейтмотив во всем его творчестве, начиная с первой книги рассказов «Мелкая буржуазия». Она предстает перед нами в двух измерениях: личное счастье человека сливается с борьбой за счастье всего «оскорбленного мира». Подобно тому, как в «Сицилианских беседах» Витторини вложил слова об «ином долге», «иных обязанностях» в уста человека, которому не дал имени, — он и в романе не дал имени рабочему, который приходит предупредить Эн-2 о
