Лодка появилась ближе к сумеркам. Корпус покрывала ржавчина, флаг выцвел. Часть команды выстроилась не палубе – это было впервые за все плавание, когда они могли безопасно выйти на палубу при свете дня. У многих подводников выросли бороды, одежда пропиталась запахами лодки, но настроение было приподнятым: они вернулись домой! Лодка подходила к пирсу, вахтенный офицер отдавал приказания по швартовке. Как только швартовы были заведены и закреплены, раздались приветствия. Прозвучала команда «Стоп машины!», и худощавый молодой командир сошел на дебаркадер.
– Разрешите доложить, господин адмирал, «U-38» из похода возвратилась.
– Хорошо. Вы удовлетворены?
– Не совсем, господин адмирал, только двадцать тысяч тонн. Должно было быть много больше.
– Построить команду.
Последовали приказы, раздался быстрый топот ног, и наконец тишина, когда адмирал ступил на палубу.
– Хайль, «U-38»!
– Хайль, господин адмирал! – дружно ответила команда.
Он медленно прошел вдоль строя, и каждый почувствовал на себе его пристальный взгляд. Потом адмирал обратился к команде:
– Моряки! Ваша лодка потопила более ста тысяч тонн всего за три похода. Честь этого великолепного достижения принадлежит прежде всего вашему отважному командиру. Лейтенант Либе, фюрер награждает вас Рыцарским крестом, и я с удовольствием вручаю вам эту награду.
Адъютант адмирала повесил на шею молодого офицера красную ленту, сверкающую в свете уходящего дня. Адмирал пожал ему руку, отступил и приложил руку к козырьку.
– Троекратно лейтенанту Либе!
По порту разнеслось троекратное приветствие, Либе стоял недвижимо в приветствии. У него был отсутствующий взгляд, будто он сожалел об улизнувшем конвое.
В октябре было принято решение об окончательном переносе операции «Морской лев» на другой год, и штаб подводного флота немедленно переехал на виллу в Керневеле, реквизированную у сардинского торговца. Она находилась у самого моря между Лорьяном и Ламором, скрытая от взоров живописными старыми деревьями. Из широких окон оперативного зала был прекрасный вид на Пор-Луи и форт у входа в порт.
За первый год военных действий произошли значительные перемены. Война на море стала более интенсивной, а наземные победы в Дании, Норвегии и Франции дали подводным лодкам ценные места базирования в Северной и Западной Европе. Но Дёниц говорил офицерам, что впредь потребуются еще более значительные усилия и что достигнутые ими успехи есть не что иное, как булавочные уколы в вены врага, а надо, говорил он, обескровливать врага, медленно, но верно. Хотя вскоре они получат еще больше лодок, но война, предупреждал он, продлится долго.
В тишине своего кабинета в Керневеле Дёниц часто ходил вокруг стола, поглощенный заботами, которые никогда не оставляли его – даже в этот период больших успехов и отсутствия серьезных потерь. Сообщения возвращавшихся с позиций командиров показывали, что противник охраняет конвои все надежнее и надежнее, увеличивает число эсминцев и других кораблей сопровождения, все больше применяет осветительные снаряды, чтобы сорвать пелену ночи, удобную для лодок. А что будет дальше? Все ли он сделал для безопасности лодок? Дёниц знал, что адмирал Фридебург, начальник его материально-технического отдела в Киле, хорошо понимает необходимость поставок новых лодок и их материально-технического обеспечения, но он живо понимает и возможность появления новых противолодочных устройств, которые могут поставить лодки в положение обороняющейся стороны. Для противника не самое главное уничтожать лодки, для него важнее лишить их возможности нападать, держать их под водой ровно столько, сколько необходимо для безопасного прохождения конвоя.
Он посмотрел «балансовый отчет» на 1 сентября 1940 года, представленный ему лейтенантом Винтером, офицером штаба:
Снижение числа действующих лодок в 1940 году объяснялось тем, что больше лодок находилось на испытаниях и модернизации. К тому же ввиду перспективы получения и введения в строй в 1941 году значительного числа новых лодок было необходимо перевести часть лодок из действующих в учебные.
Таким образом, в конце первого года войны немцы имели меньше действующих лодок, чем в ее начале. В среднем на позициях одновременно находилось семь-восемь лодок, то есть треть или четверть общего числа. Однако в балансе на 1 сентября 1940 года безошибочно вырисовывалась прибыль: против 49 процентов потерь можно было выставить уничтожение одного линкора, одного авианосца, трех эсминцев, двух подводных лодок, пяти вспомогательных крейсеров и около 440 торговых судов общим водоизмещением 2 330 000 тонн.
Такие итоги превзошли всякие ожидания. Потеря половины лодок объяснялась в основном двумя факторами: начальной неопытностью командиров и команд и техническими недостатками лодок, которые проявлялись только под действием глубинных бомб. В то же время лодки большей частью выдержали тяжкое испытание длительным пребыванием под водой, им не приходилось всплывать из-за недостатка кислорода или разрядки аккумуляторных батарей.
Тем не менее Дёниц смотрел в будущее с опасением и использовал все свое влияние с тем, чтобы французские верфи укреплялись и расширялись, потому что это не только сняло бы чрезмерные нагрузки на германские верфи, но и ускорило бы ремонтные работы и сократило бы перерывы между выходами на позиции. Краткие, но успешные выходы на задания осенью 1940 года приводили к тому, что лодки расходовали все свои торпеды и возвращались на базу почти одновременно. В результате в Атлантике, к большому удовлетворению противника, возникало временное затишье.
Более того, после оккупации Франции британцы переключили свои маршруты с Ла-Манша – из-за его близости к базам подлодок – на район вокруг банки Рокелл и возле Северного пролива. В ответ на этот ход командование немецкого подводного флота стало направлять лодки к выходу из Северного пролива, часто в прямой видимости земли, располагали их в ломаную линию рекогносцировки, чтобы узнать как можно больше о районе. Проблемы оставались те же самые. Располагаясь близко к берегу, они сокращали район наблюдения, конвой часто проходил мимо и укрывался в Северном проливе, прежде чем подводные лодки по ту или другую его сторону успевали добраться до него. Если лодки уходили слишком далеко к западу, то их численная ограниченность уменьшала вероятность того, что им удастся засечь противника.
Без воздушной разведки дальнего радиуса действия лодки сами должны были отыскивать себе цели. Случалось, они делали это с большим успехом, как, например, Прин 20 сентября 1940 года, когда он натолкнулся на конвой НХ-72 и не упускал его в течение пяти часов, пока не подтянулись еще пять лодок. За два дня они потопили двенадцать судов и одно повредили[39]. Как уже упоминалось, между 17 и 20 октября восемь лодок атаковали два конвоя почти одновременно и, согласно британским источникам, потопили 32 и повредили еще четыре судна.
Особой проблемой становилось усиление охраны конвоев с воздуха. С конца лета подводники стали замечать все больше и больше летающих лодок – «сандерлендов», причем на значительном расстоянии к западу, и было ясно, что, если противник распространит воздушное патрулирование по всей Атлантике, задача подводных лодок намного усложнится, особенно при атаках в дневное время.
Ежемесячные секретные отчеты, показывавшие средний тоннаж кораблей, которые топила одна лодка за день пребывания на позиции, были весьма показательны. Например, в октябре лодки засекли два конвоя – SC-7 и НХ-79, – и на одну лодку в день приходилось 920 тонн. В ноябре, хотя служба радиоперехвата сообщила о нахождении в море четырех конвоев, подводные лодки так и не обнаружили их в условиях штормового моря, и соответствующий показатель на этот месяц упал до 430 тонн.
В декабре «U-101», которой командовал Мергерсегн, обнаружила конвой НХ-90. Другие подводные лодки, включая лодку Прина, присоединились к ней. Они потопили четырнадцать судов и еще три повредили[40], увеличив месячный показатель до 697 тонн. Но ключевой проблемой оставалось обнаружение конвоев, и если это удавалось, то тактика «волчьей стаи» оправдывала себя.
В среднем только четыре – шесть лодок дежурили у Северного пролива с ноября 1940 до января 1941 года – то есть две-три сотни человек против всей Англии! И не только против Англии – им приходилось
