совещание с участием Йодля, Кейтеля и Гиммлера. Из оценки ситуации, сделанной Йодлем, стало предельно ясно, что в дальнейшем сопротивлении больше нет смысла. Даже оборона северного района не принесет никакой пользы. Дёниц решительно воспротивился предложениям об изолированных операциях, которые могут поставить под угрозу эффективность важнейшего дела – спасательных работ. Исходя из этого, он считал, что Гамбург не должен капитулировать самостоятельно, как было предложено, так как дорога на Шлезвиг-Гольштейн должна быть открыта для беженцев.
После «измены» Геринга было неясно, кому быть наследником Гитлера. Гросс-адмирал считал, что это будет Гиммлер, наиболее сильный человек в стране. Это мнение разделял и сам Гиммлер и не стеснялся подчеркивать это в Райнсберге. Тем более был удивлен Дёниц, когда по радио услышал сообщение из рейхсканцелярии о том, что Гиммлер виновен в «измене, так как вступил в переговоры через Швецию». Гросс-адмиралу вменялось действовать совместно с главой СС «молниеносно и безжалостно». Легко сказать – трудно сделать: вся власть в этот момент находилась в руках Гиммлера, а не Дёница. Во всяком случае, Дёниц не очень поверил этому сообщению, которое вначале было получено от вражеского радио, в то время как Гиммлер, которого Дёниц в тот же день встретил в Любеке, напрочь отмел всякие предположения насчет того, что он пытался навести мосты к врагу. В любом случае Дёниц чувствовал, что его обязанность состояла не в борьбе с изменниками, а в окончании безнадежной войны быстро, достойно и с минимумом потерь человеческих жизней.
Дёниц уже решил, что ему делать относительно самого себя и вверенного ему флота, поскольку стало ясно, что военное поражение неизбежно. Поскольку смерть Гитлера освободила его от присяги на верность ему, он решил капитулировать от имени находящихся под его командованием сил и найти смерть в последней атаке. Это должно было снять всякие предположения насчет его трусости и смыть пятно сепаратной капитуляции с него и с флота. Его ближайшие друзья: зять Хесслер, давний коллега Годт, адъютант Людде-Нойрат, кому он поверил свои намерения, – знали, что это были не просто слова.
Хесслер и командование подводным флотом, до этого перебравшиеся из Зенгвардена в Плен, теперь переехали во Фленсбург, хотя сам гросс-адмирал оставался в «Форели». Именно здесь 30 апреля, после возвращения со встречи с Гиммлером в Любеке, он узнал неожиданную новость. Только Шпер находился вместе с ним, когда Люд-де-Нойрат принес ему роковое сообщение:
Все трое переглянулись. Шпер сделал слабую попытку поздравить Дёница. Всем им было ясно одно – это конец. Гитлер был или уже мертв, или собирался умереть. Телеграмма явно была подлинной, так как пришла по единственному оставшемуся спецканалу шифрсообщений. Гросс-адмирал был совершенно ошарашен таким поворотом событий. Как это обычно бывало, когда ему требовалось поразмыслить, он вышел на свежий воздух и совершил прогулку по берегу озера вместе с Людде-Нойратом. Когда они вернулись, Шпер уже набросал ответ.
Гросс-адмирал не питал никаких иллюзий. Был только один логический вывод из его назначения – сделать то, к чему сам Гитлер не был готов, – капитулировать. На него возложили эту миссию потому, что он был военным и никак не политиком, а потому враг будет готов вступить с ним в переговоры. Но действительно, может ли он, следует ли ему становиться наследником Гитлера? Война полностью проиграна, поражение абсолютное. Следует ли ему при всем немецком народе ставить свое имя рядом с самой ужасной изо всех капитуляций? Он стоял перед самым трудным в своей жизни решением. Послание из Берлина дало ему полную свободу действий, но и налагало на него всю тяжесть ответственности. Он знал о разногласиях, которые разделяли в этот момент германский народ. На западе Германии был один призыв: «Покончить с войной немедленно! Лишний день войны – преступление». Но на востоке миллионы людей ожидали, чтобы война продолжалась до тех пор, пока они не смогут убежать от русских. Гросс- адмирал сделал выбор в пользу людей на востоке и миллионов людей и солдат, которые были благодарны ему за это. В тот же день он послал приглашение прибыть к нему Йодлю, Кейтелю, а также Гиммлеру, чтобы уяснить положение страны.
Когда поздно вечером приехал Гиммлер в сопровождении до зубов вооруженных офицеров СС, за каждым кустом прятались подводники со «шмайссерами» на боевом взводе. Это была группа подводников, спасшихся с одной из новых подводных лодок, которая попала под бомбежку и затонула. Под руководством своего командира Кремера они захватили несколько трехколесных фургончиков и, вооруженные только противотанковыми гранатами, подорвали несколько британских танков в предместьях Харбурга, чтобы пробиться в Плен. Они сформировали батальон охраны Дёница и взяли на себя заботу за личную безопасность гросс-адмирала Дёница. Сам Дёниц положил на стол под бумаги снятый с предохранителя пистолет, а Люд-де-Нойрат постарался занять сопровождение Гиммлера беседой в кают-компании. Беседа проходила в кабинете гросс-адмирала.
Дёниц положил перед ничего не подозревавшим Гиммлером телеграмму от Бормана, тот прочел ее, побледнел и встал.
– Поздравляю вас, господин гросс-адмирал, – произнес он. Потом, помолчав, спросил: – Вы позволите мне быть вторым человеком в стране?
– Это невозможно.
– Почему?
– Я собираюсь сформировать неполитическое правительство. В нем не будет места для каких-либо столь политически выдающихся личностей, как вы. Вы не подойдете в качестве фигуры, с которой враг станет вести переговоры.
Спор между ними продолжался больше часа. В этот период гросс-адмирал еще не знал о концлагерях и массовых убийствах. Гиммлер был для него «в основе своей приличным малым, который так же хорошо управлял своим СС, как я – флотом». Он напрасно старался убедить Гиммлера в том, что любое германское правительство, которое вступит в переговоры о капитуляции, наверняка окажется в проигрышном положении, если в его составе будет Гиммлер. Гиммлер, хотя и не понял доводов Дёница, махнул рукой и в четверть третьего ночи уехал со своим эскортом.
Утром 1 мая пришла новая телеграмма от Бормана:
«Завещание вступило в силу. Приеду к вам, как только смогу. А до тех пор советую вам не объявлять эту новость».
Значит, Гитлер мертв! В телеграмме не было сказано, как он умер, но немецкий народ, по его мнению, не должен был узнавать эту новость от врага. И Дёниц немедленно огласил ее. В тот же день он выступил с обращением к нации:
«Моей первой задачей является спасение немецких жизней. В тяжелые дни, которые наступают, я попытаюсь сделать все, что в моей власти, чтобы создать сносные жизненные условия для наших отважных мужчин, женщин и детей. Для этого мне нужна ваша помощь. Окажите мне ваше доверие, ибо ваш путь – это мой путь...»
Все, что в его власти... Он не питал иллюзий относительно сомнительной природы этой «власти» и был ничуть не уверен, что враг признает его в качестве законного наследника Гитлера или что после капитуляции будет вообще существовать какое-либо германское правительство.
Днем 1 мая пришла третья телеграмма от Бормана:
«Фюрер ушел от нас вчера в 3.30 дня. Его завещание, датированное 29 апреля, назначает вас президентом рейха, д-ра Геббельса – рейхсканцлером, Бормана – министром по делам партии, Зайс- Инкварта – министром иностранных дел...»
Первой реакцией гросс-адмирала было оцепенение, но, как всегда, он совладал с ситуацией. «Вы должны предпринять все необходимые шаги...» – говорилось в первой телеграмме. Это означало полную свободу действий. Теперь, когда Гитлер мертв и он больше не связан присягой на верность, он может действовать так, как подсказывает ему его совесть.
Он не собирался подчиняться этой посмертной директиве, которая ограничивала его власть и ставила его в одну упряжку с людьми, которых он терпеть не мог. Поэтому он игнорировал последнюю телеграмму, а на средства связи посадил персонал, связанный клятвой о сохранении секретности.
Зная, что на предстоящих переговорах ему потребуется опытный министр иностранных дел с известным авторитетом за рубежом, он велел адъютанту пригласить барона фон Нейрата, бывшего
