– A-а, муж, великая подмога! – раздраженно скривилась Дина. – Они убили моих родителей. Погубят и ребенка. А потом истребят весь еврейский народ.
– Король не допустит, – не очень убежденно сказала Аделия. – И не говорите плохо о своем муже – он ваш главный заступник!
Аделии стало ясно, что брак Дины не задался. С будущим мужем она познакомилась в день свадьбы. И добрым обычаем это назвать нельзя. По еврейским законам девушку нельзя выдать замуж вопреки ее воле, но у родителей есть тысяча возможностей настоять на своем. Аделии просто повезло, что ее приемные родители были широких взглядов и позволили дочери выбрать целибат ученой жизни. «Хороших жен пруд пруди, – говорил Гершом, – толковых докторов – единицы, а одаренная женщина-доктор – редкостный драгоценный рубин!»
– Послушайте, Дина, – решительно сказала Аделия, – все ваши мрачные пророчества могут сбыться именно потому, что вы не хотите говорить со мной. Если вы не желаете провести остаток жизни в крепости и для вас важно, чтобы преступника схватили и дети больше не погибали, то вы обязаны ответить на мой вопрос! На детоубийце есть и кровь ваших родителей!
– Малышей убили, чтоб иметь повод уничтожить нас, – убежденно сказала Дина. – Тело Петра подбросили на нашу лужайку с умыслом. Все было заранее продумано.
– Но после гибели Петра евреи в крепости, – возразила Аделия, – и их уже нельзя обвинить в смерти других детей.
– Вы ничего не знаете! – с горящими ненавистью глазами сказала Дина. – Правда никому не интересна. Они готовы убивать своих собственных детей, чтобы иметь оправдание, когда придут истребить нас! Вы знаете, что я жива только потому, что мать закрыла меня грудью? За мою жизнь она заплатила своей!
Аделия понимала причины слепого гнева еврейки, но попыталась переубедить девушку:
– Дина, на самом деле только один человек убил Петра. Я видела трупы остальных детей. Они изувечены точно таким же способом, что и первый мальчик. Преступник убивает потому, что ему это нравится. А то, что евреев ложно обвинили, ограбили и загнали в крепость, для него только приятное дополнение к полученному удовольствию. Мы с Симоном Неаполитанским приехали в Англию, чтобы расследовать дело и снять вину с иудеев. Но я прошу вас помочь мне не потому, что вы дочь Израиля. Любой человек обязан сделать все, чтобы положить конец череде убийств – дети не должны погибать, и тем более дикой, мучительной смертью. Это против божественных и человеческих законов. Поэтому я спрашиваю снова: Дина, вы видели тело Петра на поляне до того, как погасили огни, – в каком состоянии оно было?
– Бедный мальчик, – сказала Дина, и слезы потекли из ее глаз. На этот раз она плакала не о своих родителях и не о себе, а о невинноубиенном маленьком христианине. – Несчастное создание… Кто-то отрезал ему веки.
Глава 8
– Я поверю только фактам, – сказала Аделия. – Заранее никаких версий не отметаю. Возможно, в смерти Петра повинен вовсе не тот, кто убил остальных детей. Или, допустим почти невероятное, мальчик погиб в результате несчастного случая, а какой-то урод нанес увечья уже покойнику.
– Ну да, «в результате несчастного случая», – с горькой иронией подхватил Симон. – А затем покойник прошествовал к ближайшей еврейской лужайке и прилег там отдохнуть. Еще одно злоключение!
– Для полной ясности следует установить, так ли он умер, как остальные. – В отличие от Симона Аделия не корила евреев за то, как они поступили с подброшенным трупом. Она им сочувствовала: несчастные испугались, растерялись – и совершили ошибку. – Теперь мы, слава Богу, можем исходить из того, что Хаим не имеет отношения к убийству Петра.
– Но как убедить других? – уныло вздохнул Симон.
Разговор происходил за ужином. Последние лучи солнца проникали через маленькие оконца, согревали комнату и играли на стеклянном графине в центре стола – сегодня в нем было местное пиво, на которое Симон перешел с дорогого вина. Перед Мансуром стояла кружка ячменного отвара, который Гилта делала специально для него.
– Почему этот пес поганый отрезал детям веки?! – вопрошающе воскликнул Мансур.
– Не знаю… и знать не хочу, – сказала Аделия.
– Думаю, я могу ответить, – отозвался Симон.
Аделия не имела ни малейшего желания размышлять на эту тему. В Салерно все было куда проще: ей привозили на исследование трупы людей, погибших насильственной смертью или при странных обстоятельствах; свои соображения она излагала приемному отцу, тот передавал их властям, и трупы увозили. Иногда Аделия узнавала, что ее выводы привели к поимке убийцы – и преступника или преступницу настигла заслуженная кара. Однако теперь Аделия была впервые в жизни вовлечена в практический процесс ловли душегуба, и это не доставляло ей никакого удовольствия.
– Я полагаю, – сказал Симон, – на извращенный вкус негодяя, дети умирали слишком быстро. Отрезая веки, убийца добивался их посмертного внимания.
Аделия досадливо отвернулась к окошкам и смотрела, как в солнечных лучах танцует пыль.
– Если бы я встретил эту сволочь, то не раздумывал бы, что отрезать первым делом! – прорычал Мансур.
– Доктор, вы согласны с моей теорией насчет век? – не унимался Симон.
Аделия устало повернулась к нему:
– Извините, но подобные мысли я себе в голову не пускаю.
– Придется. Чтобы поймать убийцу, нам нужно восстановить ход его мыслей. То есть научиться думать, как он.
– Нет уж, увольте. Если желаете – займитесь этим сами. Вы лучше моего разбираетесь в оттенках чувств и более способны к тонкому анализу.
Симон опять вздохнул, но возражать не стал.
– Ладно, – сказал он, – давайте проанализируем то, что нам уже известно. Мансур, что скажете?
– До Петра здесь не было случаев брутальных детских смертей. Возможно, преступник переселился в Кембриджшир года полтора назад.
– По-вашему, он мог совершать жуткие деяния и раньше, только в другом месте?
– Шакал всегда шакал!
– Верно, – согласился Симон. – Однако не исключено, что наш убийца – свежий рекрут Вельзевула. И Петр был для него первой пробой. Теперь он вошел во вкус адского занятия и уже не остановится.
Аделия нахмурилась пуще прежнего. Слова Симона навели ее на мысль, что душегуб может оказаться юношей. Однако в голове до сих пор упрямо складывался образ немолодого человека, который ведает, что творит.
– А вы что думаете, доктор? – обратился к ней Симон, тоже вдруг озабоченный возрастом убийцы. – Может ли наш преступник быть желторотым подмастерьем сатаны?
– Ну, если погадать… – без особого энтузиазма начала Аделия, – то найдутся аргументы «за» и «против». По агрессивной жестокости – работа юноши. Но преступления продуманы и все концы аккуратно спрятаны в воду – и тут чувствуется зрелая рука. Он заманивает детей в безлюдные места. Возможно, чтобы никто не услышал вопли во время пыток. А крики и стоны – такая сладкая музыка для убийцы, что ему жалко вырезать жертвам язык. Вероятно, он растягивает себе удовольствие: губит детей медленно, несколько дней кряду. Правда, это не относится к Петру – он не был «просмакован», то есть был убит, можно сказать, второпях. – Аделия сделала паузу. Ее теория была ужасна. И почти не опиралась на факты. Однако салернка решила фантазировать дальше: – Да, очень вероятно, что похищенных детей не лишали жизни много дней. То есть преступник обладает неким извращенным терпением и любит наблюдать долгую агонию жертвы. Судя по тому, как хорошо сохранился труп последнего мальчика, я вполне допускаю, что его не добивали в течение нескольких недель. Однако процессы разложения зависят от такого количества причин, что я могу ошибаться.
Они помолчали. Симон отхлебнул пива, потом с досадой произнес:
– Ну вот, опять мы нисколько не продвинулись. Перед нами сорок семь паломников, и предстоит изучить, что делал каждый из них в ту ночь, после которой нашли три детских трупа. Придется написать жене, что мы безбожно задерживаемся.
