Маша, Борис и братья Арбузовы шли рядом.
— Помните, вы про него плохо говорили? — спросила Маша. — Вот теперь признавайтесь, что были неправы!.. Подумать только — один за всех искал и нашел железо! Кто бы еще сумел?
— Раздобыть — это он умеет, — согласился Борис.
— Везучий, — сказал Мика.
— Запишем в плюсы, — добавил Ника. — Их не так много.
Если бы Гриша мог слышать все короткие разговоры, которые состоялись, пока отряд пересекал парк, он бы понял, что снова стал завоевывать пошатнувшийся было авторитет.
Только Настя Астахова продолжала злиться на него. На утро в воскресенье она была приглашена на день рождения знакомой девятиклассницы из соседней школы. Настя не могла прийти в компанию старшеклассников без маникюра. Вечером накрасить ногти не удастся — мама не разрешит. Самое удобное время заняться этим после школы до прихода родителей. А тут какой-то металлолом! И все же Настя успела накрасить ногти, но, пока одевалась, смазала незасохший лак с мизинца. Все это раздражало Настю. Да еще перчатки — старые, рваные. Они лежали в кармане на случай, если ее все-таки заставят брать в руки ржавое железо. Новые пачкать не хотелось, а как она натянет на пальцы эту старую рвань, Настя просто не представляла.
Когда они пошли к выходу из парка, Гриша остановился, оглянулся и призывно махнул рукой.
Марина догнала его.
— Ты сегодня — как Данко!
От этого сравнения у Гриши заныло под ложечкой.
— Данко плохо кончил!
— Плохо? — с испугом переспросила Марина. — Нет! И жил красиво и умер прекрасно!
— Хочешь, чтобы и я…
Марина зажала ему рот теплой ладонью.
— Дурачок!..
Строительная площадка в субботу пустовала. В центре чернел котлован, окруженный валом из смешанной со снегом земли. К нему и зашагал Гриша по грязному пустырю, исполосованному колесами машин. Металлолом лежал большой колючей кучей у самого котлована.
— Вот! — скромно произнес Гриша и обвел рукой груду металлолома. — Все наше… Нашли, когда копали котлован… Я попросил нам отдать.
Чего тут только не было: обрезки труб, мотки толстой проволоки, крыло и дверца от машины, смятые листы жести, секции отопительных батарей и даже сплющенный самовар.
Гриша первый взялся за работу — вытащил из кучи самовар. Эта вещь была слишком приметная. Ее мог опознать дежурный старшеклассник. «Выкину по дороге в школу!» — решил Гриша и скомандовал:
— Взялись!.. Тяжелое — в санки! Остальное так понесем!
Подгонять никого не пришлось. Загрохотало, заскрежетало железо. Кучу растаскивали со всех сторон. Одна Настя Астахова стояла и брезгливо поглядывала на ржавый лом.
— Ты что — в театре? — спросил Гриша.
Она отвернулась от него и сердито выдернула из кармана старые дырявые перчатки.
Сначала лом грузили на сани. Их было штук двенадцать. Старались уложить на них побольше. Андрей закрепил поверх санок дверцу от машины. Вместе с ним работали Шурка и еще два хоккеиста. Они подносили разную мелочь и сваливали ее на дверцу. Получился порядочный возок. Уже можно было трогаться в обратный путь к школе, когда Шурка подбежал к Андрею и растерянно протянул ему цепь с амбарным замком.
— Смотри!.. Никак моя?
До Андрея не сразу дошел смысл этой находки.
— Твоя… Ну и что?
— Я ж ее сдал!.. Как она сюда… пе-переползла?
Андрей подумал и протяжно посвистел, выпятив губы.
Он не долго ломал голову над странным Шуркиным открытием. Так вот зачем подъехал к школе грузовик, и вел его, конечно же, Гришин отец. Андрей расплылся в широкой улыбке. Ну, теперь, Гришенька, держись! Это тебе за шайбы! И Андрей сказал Шурке:
— Покажи близнецам! Они ему концертик закатят!
— Кому?
— Кому, кому!.. Кто привел сюда?.. Нашему вожаку-очковтирателю!
Шурка побежал к братьям Арбузовым. Они вдвоем несли к саням длинный тяжелый шток. Андрей видел, как братья осмотрели цепь, молча постояли, поглядели через парк на школу, потом — на кучу лома, на Гришу, который прижимал к боку сплющенный самовар и подавал команды. Не сговариваясь, братья сбросили груз с плеч.
— Мы в грязном деле не участвуем! — громко объявил Мика.
— Идем мыть руки! — добавил Ника.
Они направились через пустырь к парку.
Работа приостановилась. Все недоуменно уставились на братьев.
— Вы б хоть объяснили! — крикнул вдогонку Андрей.
— Это уж твоя забота! — ответил Ника.
— Сам справишься! — добавил Мика.
— Трусы! — рассердился Андрей и приказал Шурке: — Покажи всем!
Шурка поднял вверх цепь с замком и потряс над головой.
— Узнаете?.. Мои!
— А я машину сегодня видел! — с подковыркой произнес Андрей. — Чей-то отец перевез сюда этот лом со школьного двора… Мартышкина работа получается! Шайбу в свои ворота загоняем!
От толпы одноклассников молча отделился Борис и пошел за Арбузовыми к парку. Еще двое опрокинули сани и вытряхнули из них лом. К остолбеневшему Грише подошла Настя Астахова.
— Спасибо за театр!.. Прими мои аплодисменты!
Она швырнула ему в лицо старые рваные перчатки.
Гриша не шевельнулся. Только самовар упал к его ногам.
И Марина словно окаменела. Она, как и Гриша, стояла неподвижно.
Тихо скрипел снег. По одному уходили пионеры. Они не переговаривались и двигались к парку прерывистой цепочкой, понуро опустив головы.
Все меньше мальчишек и девчонок оставалось у груды лома. Неподвижно стояли Гриша и Марина. Вдруг кто-то зарыдал — горько, отчаянно. От этого из груди рвущегося плача Гриша попятился, упал, наткнувшись на какую-то железку, вскочил и опрометью бросился прочь, в темноту пустыря.
Плакала Маша. Опустившись на санки, она пригнулась к коленям. Ее плечи подергивались. Вязаная шапочка упала с головы.
Рядом присела Марина, притянула Машу к себе.
— Перестань! Перестань!.. Успокойся!.. Разве ты виновата?.. Мне хуже, а я не плачу… Потрись снежком!..
Трудный вопрос
Поодиночке, будто стыдясь друг друга, уходили ребята с пустыря. И вроде бы в тот вечер никакая сила не смогла бы собрать их вместе. А получилось наоборот. Домой никому идти не хотелось. Бродили по парку, пока не сбились в группы по пять — шесть человек. Дальше брели кучками, задумчивые, подавленные. Братья Арбузовы и Борис остановились около летней эстрады, присели на одну из скамеек. Подошел еще кто-то, тоже сел. А через несколько минут около эстрады собрались все, кроме Гриши. Последними появились Маша и Марина.
— Ревела? — спросил Борис, заметив покрасневшие глаза и припухший Машин нос. — Ну и дура!
