бережно опустил Сорензу на сиденье, будто молодая женщина была сделана из фарфора и могла разбиться, но и тогда она чуть не вскрикнула от боли.
— А вы еще собирались ехать в офис! Ваша нога распухает на глазах, неужели не видите?
Конечно, вижу, черт побери! — подумала Соренза. И это я терплю боль, а не ты!
Сказав несколько слов архитектору, который с беспокойством поглядывал в окно автомобиля, Доуэлл захлопнул дверцу и пошел к строительному вагончику, в котором помещалась служба подрядчика. Соренза была уверена, что он намерен кому-то позвонить насчет нее.
Через несколько минут он вернулся, и вид у него был озабоченный.
— Мы едем в больницу, — сообщил Доуэлл тоном, не требующим возражений.
Он действовал с быстротой молнии, и у Сорензы, ослабленной болью и тошнотой, не было больше ни сил, ни желания с ним пререкаться. Взглянув на выражение ее лица, Николас выругался и, достав из бардачка бутылку, предложил ей сделать глоток.
— Бренди? Я не хочу.
— Выпейте немного.
Отхлебнув из бутылки, Соренза почувствовала, как тошнота постепенно проходит, и ей стало легче. Но когда Доуэлл скинул пиджак и начал тщательно его сворачивать, ее снова кинуло в жар.
— Я подложу его под вашу ногу, так будет удобней.
Он склонился над ней, и Соренза увидела его коротко стриженные темные волосы, мускулистые плечи, и ей захотелось еще глотнуть бренди. Он подал ей бутылку, и от смущения у нее вспыхнули щеки. Соренза искренне надеялась, что Доуэлл не заметит ее возбуждения или, по крайней мере, припишет это ее состоянию. Он всего лишь снял пиджак, откуда же это странное ощущение, будто он полностью разделся?
Доуэлл расстегнул несколько верхних пуговиц сорочки, и она увидела часть его восхитительной, мощной груди. Ей надоело смущаться, и она опять попросила бренди.
— Ну, как вы? — спросил он.
В его словах звучало искреннее сочувствие, а заботливый взгляд серо-зеленых глаз заставил Сорензу улыбнуться. Опасаясь, что голос предательски выдаст ее сумасшедшее желание принадлежать ему, она лишь молча кивнула в ответ.
По пути в больницу Соренза несколько раз ловила на себе тревожный взгляд Доуэлла. Всю дорогу он старался вести машину, избегая резких поворотов, но даже самый небольшой толчок отдавался в ее ноге дикой, нестерпимой болью, и она каждый раз стискивала зубы, чтобы не вскрикнуть.
Когда они въехали в аллею, обсаженную деревьями, и молодая женщина увидела длинное современное здание, она с беспокойством спросила:
— Это ведь частная клиника, не так ли?
— Ну и что?
Как что? Начать с того, что у нее не было с собой медицинской страховки.
Должно быть, он угадал мысли Сорензы, потому что поспешил ее успокоить:
— Мой друг работает здесь, и, на ваше счастье, сегодня его смена. Он обещал осмотреть вашу ногу.
Доуэллу опять удалось все взять в свои руки, и Сорензе это не нравилось. У него на каждый случай жизни обязательно найдется какой-нибудь друг, язвительно подумала молодая женщина. Возможно, она была несправедлива к Доуэллу, но ничего не могла с собой поделать. Рядом с ним ей хотелось быть грубой и дерзкой.
— Я бы предпочла поехать в городскую больницу, — заявила Соренза, порывисто выпрямившись на сиденье.
— Не смешите меня, — сказал Доуэлл таким тоном, будто разговаривал с девчонкой, и она от удивления широко раскрыла глаза. — Я не могу сидеть в очереди, так как должен успеть еще на одну встречу.
Соренза зло сверкнула глазами.
— В таком случае, ради Бога, извините меня!
— Ничего. — Уголок его рта слегка приподнялся в усмешке. Ее ярость явно забавляла его. — А теперь посидите спокойно, пока я помогу вам.
Сорензе очень не хотелось подчиняться этому самоуверенному нахалу. Может, попробовать пойти самой, но как, если пошевелить пальцами и то мучительно больно? Попробовать как-нибудь доскакать на одной ноге? От одной мысли, что он снова возьмет ее на руки, Сорензу опять бросило в дрожь. Черт возьми, она никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной!
Открыв дверцу машины, Доуэлл сгреб ее в охапку прежде, чем Соренза сумела что-нибудь возразить. И в этот раз сквозь тонкий шелк рубашки она еще сильнее ощутила тепло и пьянящий аромат мужского тела.
— Обнимите меня за шею, — приказал он, осторожно прижимая ее к себе. — Не бойтесь, я не кусаюсь.
Выражение заботы на лице Доуэлла, когда он брал ее на руки, сменилось злобной гримасой, и теперь Соренза боялась поднять на него глаза. Затаив дыхание, она ждала, что он вот-вот взорвется. Хорошо хоть, пряди волос, упавшие на лицо, скрывали ее пылающие от смущения и стыда щеки.
В приемной боль в ноге стала такой невыносимой, что нездоровый румянец вскоре сошел с лица Сорензы, и вместо этого она побелела как мел.
Следующие полчаса, пока ей делали снимок, стали для молодой женщины настоящим испытанием. А потом, когда врач объявил, что у нее перелом и придется на несколько недель наложить гипс, она чуть не расплакалась от досады.
Через час, когда они уже сидели в машине, Соренза лихорадочно перебирала в памяти все запланированные на завтра совещания и встречи. Конечно, большую часть работы можно выполнить в офисе, а вот походы на стройплощадку придется совершать кому-то еще. Потом, через некоторое время, она сможет вызывать такси. Ничего, как-нибудь выкрутится…
— Ну, как вы себя чувствуете?
Заботливый голос Доуэлла прервал ее размышления.
— Что? — рассеянно спросила Соренза.
Следовало признать, что Николас обладал огромной выдержкой — чего она совсем от него не ожидала, — если все это время терпел ее строптивый характер. Кроме того, он отказался взять с нее деньги и сам заплатил за обследование.
— Как вы себя чувствуете? Как ваша нога? — переспросил он.
— Хорошо, спасибо.
Легкое раздражение в голосе Доуэлла напомнило Сорензе о том, что у него назначена встреча.
— Надеюсь, я вас не слишком задержала? Вы упомянули о каком-то свидании.
— Деловой ужин.
Держу пари, с женщиной, подумала Соренза. Он безумно боится опоздать, поэтому и оплатил с такой поспешностью больничный счет. Странное чувство, названия которому она не знала, а скорее, не хотела знать, охватило ее при этой мысли, и Соренза поспешила строго отчитать себя за это.
Доуэлл может иметь столько женщин, сколько хочет, и ей нет до этого никакого дела. Его личная жизнь ее не интересует.
Она взглянула на него украдкой из-под длинных ресниц. Соренза уже успела привыкнуть к очертаниям его мускулистого тела — в больнице в течение почти часа он не отходил от нее ни на шаг, — но до сих пор не могла налюбоваться мужественным профилем и правильными, четкими линиями подбородка и рта. Он так сексуален, подумала молодая женщина, и под действием снотворного, которое дал ей врач, взор ее затуманился и мысли закружились в голове, как пушинки одуванчика. Она зевнула.
— Можете откинуть спинку сиденья назад и немного вздремнуть, — предложил Доуэлл.
Она вздрогнула. Значит, он заметил, что у нее закрываются глаза. Соренза не могла себе объяснить почему, но она вовсе не хотела спать в его машине. Она представила, как он будет смотреть на нее, и сонливость словно рукой сняло.
