попасть в Берлин, так как только Гитлер мог утвердить его на посту председателя германского Красного Креста, на который он недавно был назначен. Что касалось Гиммлера, то для него Берлин был как раз тем местом, которого ему следовало избегать любой ценой, однако стремление заслужить похвалу фюрера оказалось сильнее.
Но с Фегелейном он так и не встретился. Несмотря на поздний час, машины Гиммлера и Гебхардта простояли на перекрестке в Науэне целых два часа, но Фегелейн не приехал. Гиммлер терзался неизвестностью и сомнениями. В конце концов было решено, что Гебхардт поедет в Берлин и передаст Гитлеру предложение Гиммлера, а сам рейхсфюрер вернется в Гогенлихен.
Этим поступком Гиммлер подтвердил свою преданность фюреру, так что по крайней мере с формальной точки зрения его не в чем было упрекнуть. Той же ночью Гитлер принял Гебхардта и утвердил его назначение; он также оценил верность Гиммлера, предложившего ему жизни своих людей. Когда Гебхардт спросил, что он должен передать Гиммлеру, Гитлер ответил: «Передайте ему мою любовь».
Следом за Гебхардтом в бункере неожиданно появился Бергер, который должен был срочно лететь на юг, чтобы по поручению Гиммлера следить за действиями Кальтенбруннера. Бергер выразил свою преданность фюреру настолько бестактно, что спровоцировал очередной приступ ярости вождя. Крик Гитлера, его багровое от гнева лицо, трясущиеся конечности, неестественная неподвижность полупарализованной левой стороны тела произвели на него гнетущее впечатление. Это зрелище стояло перед глазами Бергера все время, пока он летел на юг вместе с другими служащими, штабными офицерами, слугами и секретарями. Все спешили прочь из Берлина, сотрясавшегося от грома русских пушек, – все, у кого была возможность покинуть столицу, пока мышеловка еще не захлопнулась.
В Гогенлихене Гиммлер находился в сравнительной безопасности, поэтому его мысли вскоре переключились с фюрера на Бернадотта. Шелленберг, которого, по его собственным словам, Гиммлер отправил к Бернадотту с предложением о капитуляции, встретился с графом во Фленсбурге 23 апреля – в день, когда Геббельс объявил по радио, что фюрер возглавит оборону Берлина, а Геринг в Оберзальцбурге мучительно размышлял о том, как лучше сообщить Гитлеру о своем намерении взять руководство рейхом в свои руки. Согласно достигнутой договоренности, Бернадотт и Гиммлер должны были встретиться в ту же ночь в Любеке. Совещание, проходившее в шведском консульстве, начиналось при свете свечей – электричество отключилось из-за аварии. Неожиданно начавшийся воздушный налет заставил стороны отложить переговоры. Участники встречи перебрались в общественное бомбоубежище, где Гиммлер – министр внутренних дел, руководитель гестапо, глава СС – заговорил с небольшой группой спустившихся в укрытие немцев, которые так и не узнали его в полутьме. Пока шла беседа, Бернадотт исподтишка наблюдал за ним. «Гиммлер был совершенно измучен и пребывал в состоянии невероятного нервного напряжения, – писал он впоследствии. – Казалось, ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы хотя бы выглядеть спокойным».
Когда уже после полуночи воздушный налет закончился и они снова поднялись наверх, Гиммлер высказал свою точку зрения на ситуацию. Гитлер, вероятно, уже мертв, заявил он, но даже если это не так, столица долго не продержится и фюрера в любом случае скоро не станет. «Я признаю, что Германия проиграла», – заявил Гиммлер. Продолжение этого разговора сохранилось в записях Бернадотта:
Г и м м л е р. Учитывая все обстоятельства, я считаю себя вправе поступать по своему усмотрению. Чтобы спасти от вторжения русских как можно большую часть Германии, я намерен капитулировать на западном фронте. Тогда западные союзники смогут развернуть свои войска на восток. Но я не готов к капитуляции на восточном фронте. Я всегда был и останусь заклятым врагом большевизма. Перед началом войны я всеми силами боролся против заключения русско– германского пакта о мире. Согласны ли вы передать мое официальное предложение министру иностранных дел Швеции, чтобы он известил о нем западных союзников?
Б е р н а д о т т. Я считаю, что нет ни малейшей возможности капитулировать на западном фронте и продолжать войну на восточном. Уже сейчас можно с уверенностью сказать, что Англия и Америка на это не пойдут.
Г и м м л е р. Я прекрасно понимаю, насколько сложна ситуация, и тем не менее я должен хотя бы попытаться спасти миллионы немцев от русской оккупации.
Б е р н а д о т т. Я готов передать ваше официальное сообщение министру иностранных дел Швеции только при условии, если вы пообещаете включить в предложение о капитуляции Данию и Норвегию.
В конце переговоров Бернадотт спросил Гиммлера, что он будет делать, если его предложения отклонят.
«В этом случае, – ответил он, – я приму командование на восточном фронте и погибну в бою».
Бернадотт просил также, чтобы Гиммлер изложил свои предложения в письменном виде для передачи их шведскому министру иностранных дел Гюнтеру.
Написав соответствующее письмо, Гиммлер передал его Бернадотту, добавив, что сегодняшний день – самый тяжелый в его жизни.
После переговоров Бернадотт и Шелленберг вернулись во Фленсбург, оставив Гиммлера размышлять (как потом сообщил Бернадотту Шелленберг), должен ли он пожать руку верховному командующему союзников или можно будет ограничиться формальным поклоном5.
Между тем в Берлине происходили следующие события. Геринг наконец решился обратиться к Гитлеру со своими предложениями, но фюрер, несмотря на тщательно смягченные формулировки, воспринял послание рейхсминистра как страшное оскорбление. Он назвал Геринга предателем и, лишив всех званий и регалий, приказал СС арестовать его, хотя рейхсминистр находился далеко на юге. Борман, даже теперь, за считанные дни до гибели нацистского режима, не прекративший борьбы с соперниками, приложил все усилия, чтобы Геринг предстал в глазах Гитлера отступником и ренегатом, оставляя, таким образом, открытым вопрос о преемнике фюрера. Борману, однако, не было известно, что Гиммлер уже давно считает себя единственным возможным претендентом на верховную власть в Германии6. Правда, Гитлер еще в марте заявил, что Гиммлер не сможет стать его преемником, поскольку его отношения с партией трудно назвать хорошими, да и «в любом случае от него не будет никакой пользы, так как он начисто лишен художественного вкуса». (Эта точка зрения, кстати, перекликается с мнением Геббельса.) Гиммлер, однако, мечтал о своего рода теневом правительстве, которое он мог бы возглавить, если бы Германия оказалась под властью западных союзных держав. Большинство из оставшихся нацистских министров и военных лидеров, включая Дёница, Шпеера и Шверина фон Крозига, также опасались, что Гиммлер может узурпировать власть и занять место Гитлера.
Три следующих дня – 24-е, 25-е и 26 апреля – были днями ожидания. Опасаясь появления русских в Гогенлихене, Гиммлер переехал в Шверин, где Дёниц устроил штаб обороны севера. С каждым днем кольцо вокруг Берлина сжималось все сильнее, однако Гитлер по-прежнему оставался в бункере и слал приказы измотанным, обескровленным войскам, которые не могли больше ни атаковать, ни сопротивляться.
Двадцать седьмого апреля Шелленберг получил сообщение, которое заставило его в спешке выехать на аэродром Оденсе в Ютландии, чтобы встретить Бернадотта, прилетевшего с большим опозданием из-за плохой погоды. Шелленбергу было уже ясно, что предложения Гиммлера не произвели впечатления на руководство союзников. Он, однако, решил скрыть это от рейхсфюрера, опасаясь очередного приступа малодушия с его стороны, хотя Бернадотт и предлагал поехать с ним в Любек, чтобы лично встретиться с Гиммлером.
Когда Гиммлер, наконец, узнал, что его предложение отклонено, он тотчас затребовал к себе Шелленберга. Чувствуя, что все его хитроумные планы рухнули, Шелленберг ехал на юг, дрожа от страха за свою жизнь. Его страх был столь велик, что в надежде хоть как-то смягчить гнев рейхсфюрера он совершил весьма нехарактерный для себя поступок: позвонив в Гамбург, Шелленберг пригласил на встречу известного астролога Вильгельма Вульфа, так как толкование гороскопа всегда успокаивало Гиммлера.
Но никакой астролог не смог бы предсказать, какой сюрприз судьба готовила Гиммлеру в другой части света. История о том, как информация о переговорах Гиммлера с графом Бернадоттом просочилась в международную прессу, стала известна лишь недавно. Ее подробно изложил Джек Уинокавр, который в то время был директором Британской информационной службы в Вашингтоне7. Уинокавр принимал участие в трехмесячной конференции ООН по международным организациям, которая открылась в Сан-Франциско в апреле 1945 года. В состав британской делегации входил Энтони Иден, тогдашний министр иностранных дел. Во время неофициальной встречи делегатов 27 апреля он, по свидетельству
