обстреливать его, я должен был следить, чтобы не задеть дома деревни, над которой мы пролетали. Я почувствовал попадание в свой мотор. Все же он обязан был упасть. На полной скорости он врезался в дом. Я не оставил ему выбора. Это лишний раз доказывает, что британец выказал больше глупой отваги, чем истинного мужества. Вместо того чтобы опуститься и выйти из боя, он предпочел глупо погибнуть. Энергию и рвение надо отличать от идиотизма.
Я же возвращался домой. Мои товарищи поздравили меня с победой. В тот день один наш новичок сбил свой первый аэроплан, а навестивший нас Фосс - двадцать третий. Он шел вторым после меня по результативности. В обед, когда он должен был лететь домой, я вызвался проводить его. Погода ухудшилась, и мы не надеялись найти больше дичи. Над Аррасом к нам присоединился мой брат Лотар, узнавший мою «птичку» по окраске. Вдруг мы заметили английский патруль, задумавший атаковать нас, но, увидев мой «красный малыш», они отвернули и попытались скрыться, но мы их настигли благодаря быстроходности наших аппаратов. Я был к неприятелю ближе всех и атаковал последний аппарат. Он принял бой, а товарищи его оставили. Бой был подобен утреннему. Мой противник хорошо знал свое дело и стрелял довольно неплохо. Но я все же оказался проворнее, сел ему на хвост и пробил бензобак. За ним потянулся бензиновый шлейф. Он попытался уйти от меня в облако, а потом, когда мотор его остановился, продолжал защищаться, отстреливаться до последнего. Но он должен был признать, что проиграл. Когда он, наконец, приземлился, я опустился пониже, чтобы узнать, убил я его или нет. Что бы вы думали, сделал этот мошенник? Он успел снять с турели пулемет и прострелил мне крыло. Фосс, когда я ему это рассказал, был очень возмущен и сказал, что на моем месте он бы застрелил наглеца. Но я решил проявить великодушие, и этот парень остался одним из немногих, кто пережил мою атаку. Я же в приятном расположении духа полетел домой и отпраздновал свою тридцать'третью победу.
Стояла отличная погода. У нас в отряде был посетитель, который сгорал от желания увидеть воздушное сражение. Мы решили, что можем удовлетворить его любопытство, посадили его с подзорной трубой и взлетели вчетвером. Нам повезло: вблизи нашего аэродрома нам попался неприятельский патруль из пяти машин. В ходе короткого боя на высоте около двух километров мы повредили три вражеские машины и уничтожили две. Наш друг внизу был немало удивлен, он ожидал драматического зрелища, а увидел нечто вполне мирное, как казалось с земли, до тех пор пока несколько машин не упало. Из наших никто не был даже ранен. Мы плотно позавтракали и были вновь готовы к подвигам. Наши аэропланы были заправлены и подготовлены к бою. Мы полетели вновь.
К вечеру мы с гордостью телеграфировали, что шесть германских машин уничтожили 13 неприятельских. Отряд Бельке лишь однажды отправил такое донесение. Один из наших, лейтенант Вольф, за сегодняшний день сбил четыре аэроплана, мой брат, Шефер и Фестнер - по два, а я - три.
На следующий день мы, ужасно гордые, читали о своих подвигах в официальном сообщении. Воодушевленные, мы в этот день сбили еще восьмерых.
Я говорил с одним из пленных английских пилотов и узнал интересную вещь: оказалось, что среди британцев бытовало мнение, что на «красном дьяволе», как теперь именовали мой аэроплан, летает некая юная дама, германская Жанна д'Арк. Мой английский коллега был удивлен и, по-видимому, расстроен, когда я развеял этот миф, сказав ему, что эта дама стоит перед ним. Он думал, что на столь необычно выкрашенной машине может летать только женщина.
Хочу сделать небольшое отступление, рассказав, что во всех моих приключениях меня сопровождал мой дог Мориц. Этот пес всегда был весьма разумен и понятлив. Я купил его щенком в Остенде и с самого раннего возраста приучил к аэроплану. В России я иногда возил его с собой вместо наблюдателя, он величаво озирал окрестности, единственная неприятность состояла в том, что механикам часто после таких полетов приходилось драить аэроплан.
Однажды произошел инцидент, чуть не стоивший Морицу жизни. Вообще, должен сказать, что нормальная смерть для собаки летчика - это смерть от пропеллера. Морицу было тогда уже два года, но он еще не обрел той серьезности, которая присуща собакам его породы. Он обожал сопровождать мой аэроплан при взлете. Однажды он, по обыкновению, с лаем бежал впереди моей машины, когда мой аэроплан настиг его. Винт поломался, а Мориц лишился своего великолепного отвислого уха (я в свое время отказался их купировать). После этого уши Морица стали не совсем обычными.
В течение полнолунных апрельских ночей 1917 г. на наш великолепный большой аэродром Дуэ стали наведываться англичане. Как-то поздним вечером, когда мы сидели в офицерском собрании, нам сообщили по телефону, что замечены британцы. Произошло некоторое смятение. Мы поспешили в бомбоубежище. Сначала мы слышали лишь отдаленное, похожее на комариное, зудение, перешедшее вскоре в рокот мотора. Наши прожектористы и зенитчики были готовы его встретить. Неприятель долго кружил над нашим аэродромом, мы уже подумали, что он отказался от удара по нам и ищет другие цели. Вдруг он выключил мотор и, наверное, начал снижаться. Прожекторы поймали его, и поднялась стрельба по всему аэродрому. Мы выскочили из убежища и стали стрелять из карабинов. На охоте в БухОве я поднаторел в ночной стрельбе, и сейчас мне представилась возможность применить умение на практике. - Неприятель снизился метров до 100 и сбросил бомбу, за которой последовала целая серия. Фейерверк был красивый, но никакого эффекта не произвел. Вообще говоря, я нахожу в ночных бомбардировках больше моральный эффект, рассчитанный на слабые нервы, нежели возможность нанести серьезный урон. Под конец летающее пианино бросало свои бомбы с высоты всего 50 метров, что было уже верхом дерзости. После того как оно удалилось, мы вернулись в собрание и обсудили наши действия в случае, если британец пожалует назавтра. На следующий день по краям поля были вкопаны столбики, на которых установили трофейные пулеметы. Использовать наши пулеметы мы посчитали слишком большой честью для англичан. На них мы поставили ночные прицелы и с нетерпением стали ждать появления визитеров. Вечером нас опять вызвали из собрания, и мы заняли свои позиции у пулеметов. Первый гость прибыл точно так же, как и вчера, на очень большой высоте, а затем опустился 'до 50 метров, направляясь к нашим баракам. Его поймали в луч прожектора, и началась потеха. Наверное, атака кавалерийского корпуса не была бы встречена таким огневым отпором. Все же этот смельчак под ружейно-пулеметным огнем не отвернул, пролетев прямо над нами. Когда он проходил над нашими головами, мы, естественно, прыгнули в блиндаж, не хватало еще летчикам в расцвете сил погибнуть от гадкой бомбы.
Несмотря на отсутствие видимых повреждений во вражеском аэроплане, наша пальба достигла основной цели, британец сбросил бомбы бесцельно и скрылся. Правда, одна из них взорвалась рядом с моим «красным малышом», но вреда не причинила. После этого я пошел спать, но англичане наведывались еще несколько раз за ночь; однажды один из них так низко прошел над моей квартирой, что я в страхе натянул одеяло на голову. Из окон от близкого разрыва повылетали стекла.
На следующее утро мы были немало обрадованы, увидев, что сбили троих англичан. Их аэропланы опустились невдалеке от нашего аэродрома, а летчики были взяты в плен. Жаль, что они оставили нас в покое: они здорово потешали нас.
20 апреля мы летали на охоту и по возвращении не досчитались Шеффера. Все очень надеялись, что он будет дома перед сумерками, но пробило десять, а его все не было. Мы предположили, что он зашел где- нибудь на вынужденную посадку, никто и в мыслях не допускал, что он сбит. По телефону мы ничего не узнали. Мы пошли спать, уверенные, что он вернется.
В два пополуночи телефонист разбудил меня и сообщил, что Шеффер находится в деревне и очень хочет, чтобы его доставили домой. На следующее утро за завтраком перед нами предстал наш пропавший друг. Его тут же накормили, и он рассказал нам о своих приключениях.
Он летел вдоль фронта, возвращаясь домой, как вдруг заметил корректировщик артогня. Он атаковал его и сбил, но солдаты в окопах решили не отпускать его и открыли ураганный огонь. Шеффер понял, что
