Летний домик в свете фар авто показался неказистым: такое впечатление, что дядя Фрэнка Ринджера строил его по выходным, используя материалы, набранные на стройплощадках и в местах, где сносили дома. Разнокалиберные окна, никакой обшивки, каменный дымоход с одной стороны, который явно ни с чем не соединялся… Словом, на вид строеньице препаршивое.
— Возможно, внутри благодать. — Эйхо старалась не падать духом из-за не слишком бодрого начала их романтического отдыха.
Внутри крохотные комнатушки пропахли плесенью. Сырость лезла сквозь дырявую крышу. На Манхэттене придорожные свалки ко дню уборки мусора получше обставлены.
— Похоже, люди отсюда только-только выехали, — нерешительно произнес Пит. — Я открою пару окон.
— Думаешь, нам удастся хоть какую-то чистоту навести? — спросила Эйхо.
Питер еще раз огляделся.
— Скорей уж сжечь все это дотла и начать с нуля.
— Очень миленькое гнездышко.
Она выглядела такой растерянной, что Пит, не удержавшись, рассмеялся. Обнял ее за плечи, вывел наружу, запер за собой дверь.
— Век живи — век учись, — произнес он.
— К тебе домой или ко мне? — улыбнулась Эйхо.
— Куда от Бейсайд ближе.
С домом О'Ниллов на Бейсайд тоже ничего не получилось — полно нагрянувших родственников. Шел одиннадцатый час, когда Эйхо отперла дверь квартиры в Йорктауне, где жила с матерью и тетей Джулией, сестрой ее покойного отца. Взглянув на Питера, вздохнула и поцеловала его.
Когда они вдвоем вошли в гостиную, Розмэй с Джулией играли за обеденным столом в «эрудита». Весь свой багаж Эйхо оставила в коридоре возле двери в ее комнату.
— Вот так сюрприз! — воскликнула Розмэй. — Эйхо, я была уверена, что выходные ты проведешь в Куинсе.
Эйхо кашлянула, прочищая горло, и пожала плечами, всем своим видом показывая Питеру: давай сам выпутывайся. Тот заговорил:
— Дядя мой Деннис, ну тот, что из Филадельфии, помните, нагрянул в город со всей своей шестеркой детворы. Наш дом на стойбище похож. Ребятня стены виноградным желе перекрашивает. — Он склонился к матери Эйхо, обняв ее за плечи: — Как поживаете, Розмэй?
Розмэй была одета в домашнюю пижаму, глаза подкрашены зеленоватыми тенями. Кресло, на котором она сидела, с трех сторон обложили подушками, еще одна лежала у нее под ногами.
— Устала немного.
Джулия, маленькая пухленькая женщина в очках с толстенными линзами, принялась жаловаться на Розмэй:
— Почти весь день творила. Эйхо, скажи своей маме, что ей нужно есть.
— Мам, ты ешь. Обещала ведь.
— Я съела яйца всмятку и чаю выпила. Это было… э-э… часов в пять, так, Джулия?
— Яйца всмятку! И все!
— Они проходят легко, — оправдывалась Розмэй, поглаживая себя по горлу. Выговаривать слова ей было тяжело, во всяком случае, в такой поздний час. Зато и уснуть для Розмэй было не легче.
— Это все холестерин, — в тон тетушке посетовал Питер.
Розмэй улыбнулась:
— Что за беда? Одна неизлечимая болезнь у меня уже есть.
— Ничего подобного, — строго возразил Питер.
— Рассказывайте дальше, Пит, милый. Говорите как есть. Уж разум-то во мне последним умрет. Ставьте стулья, давайте поиграем.
В дверь зазвонили. Эйхо пошла взглянуть, кто пришел. Питер расставлял стулья вокруг стола, когда услышал, как Эйхо открыла замок и тут же вскрикнула:
— Питер!
— Кто там, Эйхо? — спросила Розмэй, пока Питер спешил в прихожую.
Входная дверь была полуоткрыта. Эйхо отступила подальше от двери и от женщины в черном, стоявшей на площадке.
Питер, взяв Эйхо за локоть, оттеснил ее к стене позади двери и обратился к незнакомке:
— Простите, могу я поговорить с вами? Я из полиции.
Женщина в черном разглядывала его пару секунд, потом полезла в сумочку, не отступая от загородившего дверной проем Питера.
— Не делайте этого!
Женщина покачала головой. Она нашла что-то в сумочке, однако не успела руку вытащить, как Питер крепко схватил ее за кисть. Женщина устремила на него взгляд, но не сопротивлялась. Между большим и указательным пальцами у нее был зажат белый прямоугольник визитной карточки.
Не отпуская ее, Питер левой рукой взял визитку. Оглядел. Почувствовал, как Эйхо из-за спины пытается разглядеть женщину. А та посмотрела на Эйхо, затем опять на Питера.
— Что здесь такое? — спросила Эйхо.
Питер отпустил незваную гостью и, обернувшись к Эйхо, подал ей карточку.
— Эйхо! Питер! — послышалось из комнаты.
— Мам, успокойся, все в порядке, — отозвалась Эйхо, разбирая, что же написано на карточке.
Питер обратился к женщине в черном:
— Извините, грубовато у меня получилось. Просто я слышал про нож, который вы с собой носите, вот и все.
На этот раз Эйхо отодвинула Питера в сторону и распахнула дверь.
— Питер, она не может…
— Говорить. Я понял. — Он не сводил глаз с женщины в черном. — У вас еще одна карточка найдется, где сказано, кто вы такая?
Женщина кивнула, взглядом указала на сумочку. Питер тут же произнес:
— Да-да, конечно.
На этот раз женщина подала узенькую картонку, которую взяла Эйхо.
— Вас зовут Тайя? Я правильно произношу?
Женщина холодно кивнула.
— Тайя… а дальше как?
Женщина слегка повела плечом, нетерпеливо, словно говоря, что это не важно.
— Значит, вам известно, кто я такая. Зачем я вам понадобилась? Не хотите ли войти?
— Эйхо…
Но женщина покачала головой и снова указала на сумочку. Раскрыв ладонь, она протянула руку к Эйхо, достаточно медленно, чтобы Питер не расценил ее жест как враждебный.
— Вы хотите передать мне что-то? — недоуменно спросила Эйхо.
Очередной кивок Тайи. Она вопросительно глянула на Питера, потом снова полезла в сумочку и вынула кремовый конверт размером с те, в каких рассылают приглашения на свадьбу.
— Эйхо говорит, вы за ней ходили повсюду. Зачем?
Тайя указала взглядом на конверт в своей руке. Питер продолжал пристально рассматривать женщину. Толстый слой театрального грима прятал все намеки на возраст. Плюс, наверное, диета. На голове шляпка с плоским верхом. Длинная юбка с обшитыми тканью пуговицами по одной стороне. Пунцовый язычок шарфика — единственная уступка Тайи в выборе цвета одежды. Шарфик и рдеющие щеки. Миндалевидный разрез глаз, во взгляде которых и отвага, и ум. Характерная черточка — она не очень часто моргает, отчего взгляд застывает, как у робота.
Эйхо взяла конверт. На нем ее имя — от руки написано. С неуверенной улыбкой обратилась она к Тайе, но та отвернулась. Есть какая-то отрешенность в бесстрастном выражении ее лица, подумал
