Питер.
— Минуточку. Хотел спросить вас…
Женщина в черном, уже направившаяся к лестнице, приостановилась.
Эйхо продолжила:
— Пит, все в порядке. Тайя?
Тайя обернулась.
— Я хотела сказать… спасибо вам. Помните, там, на станции, недавно?
Тайя, выдержав несколько секунд паузы, сделала вдруг нечто, совершенно не вязавшееся со всем ее прежним поведением, с ее суровой манерностью. Ответом Эйхо стали выразительно вздернутые вверх большие пальцы — и женщина тут же беззвучно пропала, сбежав по ступенькам.
Рада, подумал Питер, что страху нагнала на парня-индейца. Может, еще больше порадовалась бы, испытав на нем свой нож.
Эйхо почувствовала желание Питера пуститься вслед за незнакомкой.
— Давай-ка посмотрим, что тут у нас, — кивнула она на конверт.
— По-моему, на латиноамериканку похожа, как думаешь? — обратился Питер к Эйхо.
Когда они вернулись в комнату, Розмэй с Джулией заговорили разом, горя желанием узнать, что происходило у двери.
— Курьер, — успокоил их Питер и выглянул в окно, выходящее на улицу.
Эйхо, занятая своими мыслями, заметила:
— Ну ты и сыщик! — и принялась искать нож для бумаг на письменном столе Розмэй.
— Господи Иисусе, — заговорила Джулия. — Такой шум поднялся. Я уж себе таблетки от сердца приготовила.
Питер увидел, как женщина в черном села в ожидавший ее лимузин.
— Кто бы она ни была, а разъезжает первым классом. — Он глянул на номер отъезжавшей машины и записал его шариковой ручкой за левом запястье.
Розмэй с Джулией внимательно следили за тем, как Эйхо вскрывает конверт.
— Что там, дорогая, приглашение?
— Похоже на то.
— Так кто же на этот раз женится? — поинтересовалась Джулия. — Ты, кажется, в этом году уже на полудюжине свадеб погулять успела.
— Нет, это… — У Эйхо дыхание перехватило. Она медленно опустилась на половинку двойного кресла.
— Хорошие новости или плохие? — спросил Питер, поправляя шторы на окне.
— Боже… мой!
— Эйхо! — воскликнула Розмэй, встревоженная.
— Это так… совершенно… не может быть!
Питер пересек комнату и взял из рук Эйхо послание.
— Но почему именно я? — пробормотала Эйхо.
— Часть твоей работы, разве нет? Ходишь на всякие выставки? Что в этой такого особенного?
— А то, что это Джон Леланд Рэнсом. И это событие года. Тебя тоже пригласили.
— Заметил. «Гость». Очень по-светски. Я потрясен. Давайте играть. — Он вытащил мобильный телефон. — Я только один номер пробью.
Эйхо не обращала на него внимания. Она забрала приглашение и вперилась в него взглядом так, словно боялась, как бы не исчезла с бумаги краска.
Когда Эйхо показала приглашение Стефану Конину, предугадать его реакцию было нетрудно. Тот недовольно выпятил губы.
— Не мыслю бросить тень на вашу счастливую судьбу, однако почему вас? Не будь я осведомлен о ваших высоких моральных качествах…
Эйхо строго его одернула:
— Стефан, не говорите так.
Тот принялся разглядывать контракт, который его помощник молча положил на стол. Взялся за ручку.
— Признаюсь, мне потребовались недели, чтобы пробиться в список приглашенных. А я ведь не последний человек в этом городе.
— Мне казалось, Рэнсом вам не по вкусу. Что-то такое про живопись у матроса на…
Стефан вычеркнул в контракте целый абзац и взглянул на Эйхо:
— Я не преклоняюсь перед человеком, но почитаю событие. У вас что, работы нет?
— Я не сильна в прерафаэлитах, но вызовов хватает. Нынче на рынке явно недостает жизненности.
— Называйте вещи своими именами — мороз как в Арктике. Сообщите оценщику Свечного поместья, что ему лучше попытать счастья на одном из интернетовских сайтов, помешанных на аукционах. — Стефан недрогнувшей рукой хирурга прошелся по очередной странице контракта. — Вам ведь непременно захочется явиться на действо Рэнсома в чем-то неподражаемо восхитительном. Мы все в «Джильбардсе» только выиграем в лучах вашей славы.
— Могу я включить стоимость выходного платья в счет своих производственных расходов?
— Разумеется, нет.
Эйхо слегка вздрогнула.
— Однако, вероятно, — буркнул Стефан, поигрывая золотым пером, — мы сможем что-то предпринять по поводу прибавки, о которой вы уже столько недель канючите.
4
Личные покои Сайруса Мелличампа занимали четвертый этаж здания его галереи на Пятьдесят восьмой улице в восточной части города. И являли собой пример того, на что способны богатство и безупречный вкус. Как и сам Сай. Он выглядел не просто баловнем самых лучших портных, диетологов, терапевтов и косметологов, он выглядел так, словно был этого достоин.
Состояние Джона Рэнсома и десятой доли не дотягивало до могущества, какое удалось обрести Саю Мелличампу в качестве центральной фигуры нью-йоркского мира искусств, однако в торжественный вечер, посвященный Рэнсому и его новым картинам, посещать который не собирался, он был одет по-будничному. Теннисный свитер, брюки защитного цвета и легкие туфли. Никаких носков. Гости галереи пили внизу «Моэ- э-Шандон», а Рэнсом в кабинете Сая потягивал пиво и наблюдал за вечеринкой по нескольким телемониторам.
Звука не было, но благодаря дорогостоящей системе наблюдения, установленной в галерее ее хозяином, при желании он мог «подключиться» почти к любому разговору, которые велись на первых двух этажах, где роями металась пресса — от одной суперзвезды к другой. Назовите любую профессию, притягательную своим глянцевым блеском, — и вот она перед вами, почитаемая икона, живая легенда или просто суперзвезда. Сай Мелличамп уговорил своего близкого друга (из списка, в котором значились многие сотни фамилий) приготовить вечером ужин для Рэнсома и гостей, причем и он, и они все еще пребывали в неведении о том, что приглашены.
— Джон, — сообщил Сай, — мсье Рапу хотел бы знать, не пожелаете ли вы добавить к его меню особенное блюдо на сегодняшний вечер.
— А почему бы нам не наплевать на это самое меню и не закусить чизбургерами? — предложил Рэнсом.
— О Боже ты мой, — произнес Сай после того, как сумел прийти в себя от изумления. — Наплевать?.. Джон, мсье Рапу один из уважаемых шеф-поваров на четырех континентах.
— Ну тогда, полагаю, он способен приготовить чертовски вкусный чизбургер.
