Беспокойный император отправил на восток специальный отряд за золотом. Драгоценного металла отряд не нашел, но, вынужденный зазимовать на краю кайсак-киргизских степей, основал здесь город.
Вокруг стоял густой, всегда рождающийся вокруг большой реки покой. Снизу доносились звуки вальса «На сопках Маньчжурии» в обработке Семы Гликмана для саксофона, аккордеона и скрипки.
«Ну, что же, все не так плохо. – думал Аркадий. – Конечно, все они врут. И бакинцы во главе с юристом-биатлонистом Вадимом Вадимовичем и компания Льва Ивановича и, возможно, даже ребята Кости Шторма будут продолжать искать Толю Эдисона с той штукой, которую, как они считают, он изобрел… Но, по крайней мере, теперь они не будут в открытую мешать ему самому… Да, может быть, надеясь на него, и рыскать по Каланчевке будут не так активно… А вот мешать друг другу они, скорее всего, будут очень активно. Это хорошо. Потому что, они ни в коем случае не должны найти гражданина Беседина…»
В реке плеснула играющая рыба.
«Ведь, если они его найдут, – продолжал размышлять подполковник, – то, весьма вероятно, Анатолия Петровича ждет самое плохое… Возможно, даже, смерть… Ну, Костя, допустим, этого не сделает, а вот приезжие могут… Что им его жалеть, если прибор в кармане? Если он будет мертв, можно быть уверенным, что новый прибор не появится… Конечно, и те и другие могут утащить его с собой с целью заставить делать новые приборы или совершенствовать, тот, что есть… Но, и в этом случае, учитывая свободолюбивый характер Толи, вряд ли, все это продлится слишком долго… Ликвидируют они нашего Эдисона.»
Внизу под ними на дебаркадер выбежали из ресторана две молоденькие барышни и, давясь смехом, что-то зашептали в ушки друг другу.
«Если же Толя изобрел не оружие, а другую вещь, – мысленно рассуждал Аркадий, – тогда его убьют обязательно. И не эти. Другие. Куда более сильные и безжалостные. Не случайно же он встретил в кабинете у Кондрашова своего старого приятеля. Для которого работа в научно-исследовательском отделе Международного агентства по контролю за производством энергии – МАКПЭ является лишь прикрытием другого, куда более важного поста – ответственного сотрудника секретной оперативной службы Агентства. Могущественной службы, которая вмешивается в ход событий только в исключительных случаях. Тогда, когда это угрожает самому существованию сложившегося в мире порядка вещей».
Аркадий с Бокаловым вдыхали чистый речной воздух и смотрели в черную водную глубину. Под ее непроницаемым покровом шла какая-то своя жизнь. Время от времени раздавался негромкий всплеск, и дебаркадер лизала ласковая, как кошка, волна.
23. Неосторожное обращение с венгерской кухней
– Да, хорошо у вас здесь… – задумчиво произнес Бокалов. – Тихо. Спокойно. Никто никуда не бежит… В чем-то я тебя понимаю, полковник… Есть тут своя правда, есть!
А Аркадий смотрел на воду и вспоминал свой разговор с Аланом Левандовски, который состоялся у них в Венгрии. Примерно за год до его бегства из Нидерландов.
Они встретились в Австрии, в ухоженной барочной Вене. Здесь располагалась штаб-квартира МАКПЭ – Международного агентства по контролю за производством энергии. Для Алана этот город был официальным местом работы. А Аркадий, а точнее, Джеймс Дин, оказался там по делам своей инжиниринговой фирмы.
Они созвонились, искренне обрадовались друг другу и договорились в предстоящий выходной съездить отдохнуть в соседнюю Венгрию, на Балатон. Так делали многие австрийцы, которые могли себе это позволить.
Живущих в стерильном пластмассовом мире немцев манило и это зеленое, пахнущее каким-то древним болотом озеро. И раздольная, какая-то неевропейская степь. И живая мадьярская кухня. Под влиянием массового производства собственная еда, всегда любивших хорошо покушать южных немцев, становилась все более красивой на вид и химически мертвой на вкус.
Венгерские же чарды были полны волнующих генетическую память запахов настоящего мяса, душистой степной травы и радовали глаз пылающими грудами красного перца.
Они выехали из Вены утром. За рулем «Фольксвагена» сидел Аркадий. Алан любил гоняться на своей спортивной «Феррари» по специальной трассе. А на обычной коммунальной дороге мог и заснуть.
По отличному, построенному еще при Кадаре шоссе они за полтора часа домчались до Дьера, стоящего у впадения Рабы в Дунай. Мимо них неслась полная спеющей пшеницы, любимая мадьярами придунайская степь – аль-фельд. И это неудивительно. Ведь по историческим меркам совсем недавно, что-то около полутора тысяч лет назад они были кочевниками и пасли в таких же степях свои стада. Только не здесь, а на много тысяч километров восточнее.
В этом желтом море то тут, то там, вырастали березовые колки. В высоком и просторном небе медленно кружил ястреб.
Когда они остановились размять ноги, Аркадий втянул всей грудью горячий степной воздух, огляделся и с удивлением понял, что этот пшенично-березовый пейзаж, грандиозное синее небо над ним и полынный вкус ветерка неотличимо похожи на степные картины его родины – Запад-ной Сибири.
Оттуда, из среднего прииртышья ушли некогда предки современных европейских венгров на запад. Пройдя пять тысяч километров, пробившись через встретившиеся на пути племена и народы, они каким-то чудом вышли не куда-нибудь, а в странную, совсем не похожую на остальную Европу местность – среднедунайскую равнину, как две капли воды, напоминающую их далекую азиатскую родину.
Покидая родные прииртышские степи, мадьяры-кочевники будто знали, что найдут где-то на другом конце света точно такую же местность. Они безошибочно шли на ее, неслышный зов. Неслышный, но вполне реальный. Как невидимый простым глазом электронный луч аэродромной станции наведения.
За всем этим маячила какая-то нечеловеческая загадка.
Аркадий остановил свой выбор на деревянной чарде, прямо у слиянии Дуная и Рабы. Алану место тоже понравилось. Они расположились на открытой веранде под красно-белым полосатым пологом. Перед ними высился ослепительно белый католический собор, разбегались по некрутым склонам холмов краснокрышие домики Дьера и тянулась в Австрию линия железной дороги.
Алан признавал превосходство Джеймса Дина в гастрономической эрудиции. Аркадий предложил взять знаменитый венгерский рыбный суп с перцем.
Еще до того, как они сделали заказ, им принесли маленькую бутылочку с надписью «Уникум». Это был черный бальзам, настоенный на придунайских травах. Они выпили по наперстку. И сразу усталость вспорхнула в синее небо, как вспугнутая в степи птица, а легкие почувствовали свежесть воздуха. Он мягко вливался в их тела и расширял сосуды. Он заставлял сердце томительно замирать. Он пах свободой.
Им обоим сразу захотелось продолжить разговор, затухший было в машине от дорожной усталости.
– Есть основания думать, что с живым существом, который называется Мир, можно общаться. – сказал Алан.
– Но на каком языке? – спросил Аркадий.
– На языке электромагнитных волн!
– Электромагнитных волн?
– Да. – кивнул Левандовски. – Ты говоришь
Аркадий замер. Левандовски сказал о том, о чем он размышлял и сам.
– Но для этого надо как минимум знать этот язык… – равнодушным тоном произнес он.
– Конечно. – кивнул головой Алан.
– А как ты думаешь, кто-нибудь этот язык знает, а?
– Может быть, кто-нибудь и знает… – ответил Левандовски.
Они замолчали, следя глазами за ястребом, парящим в азиатском небе Европы.
Алан хотел еще что-то добавить, но тут им принесли торжествующе-красный рыбный суп и холодный кувшин зеленоватого полусухого мушкатая. Степной аромат вина распалял аппетит, а поднимающийся из глубоких тарелок пар принуждал немедленно взять в руки ложки.
Они выпили по половине бокала насыщенного виноградного экстракта и оба, не сговариваясь, ахнули от удовольствия.
Венгерские виноградные вина не столь имениты, как, скажем, французские или итальянские. Но в реальности они на голову превосходят своих украшенных громкими именами собратьев.
