Те, что живут рядом

Елены.

Но почему? Почему же он не сделал того, чего ждали от него буквально все? И свои и чужие? Вся Европа? Почему он не сделал того, что единственно могло спасти его лично и обеспечить главное дело всей его жизни – установление гегемонии Франции в Европе и мире?

В выступлении перед французским Сенатом сразу после бегства из России, в декабре 1812 года, сам Наполеон так объяснял это: «Я мог бы вооружить против петербургской власти часть ее собственного населения, провозгласив освобождение крестьян… Очень много деревень меня об этом просили, но я отказался от этой меры, которая обрекла бы на смерть тысячи семейств.»

Впоследствии, пребывая в изгнании на острове Святой Елены, он высказывался в том духе, что, как монарх, не мог подрывать власть над подданными другого монарха.

Но вряд ли эти объяснения можно принять всерьез. Подобные соображения почему-то не мешали ему освобождать крестьян, и отменять феодальные привилегии во всех без исключения странах, куда входил французский солдат. Своими декретами Наполеон уничтожил помещичьи привилегии в Испании, Италии, германских княжествах, расположенных по Рейну, и в занятых его войсками землях Австрийской империи. Наполеон, ни минуты не колеблясь, отменил крепостное право в Польше, Литве и Белоруссии.

Он освобождал крестьян везде, ни мало не беспокоясь о судьбе помещиков и монархов. Везде. Кроме России. Хотя именно освобождение русских крестьян обеспечивало ему выигрыш в войне с Россией, а после этого и – неизбежно – победу над Англией, что Наполеон неоднократно называл целью своей жизни. После ликвидации Британской империи Франция сразу становилась бы властительницей мира.

Так почему же Наполеон не освободил русских крестьян?

Невольно складывалось впечатление, что кто-то невидимый, но могущественный просто не разрешил ему это сделать. Другого ответа Лев Александрович просто не находил.

Он стоял в центре зеленого городского сквера.

Лев Александрович знал, что под толстым ковром из дерна, и черного перегноя лежит толстый глины, которым была покрыта находившаяся здесь два века назад крепостная площадь плац-парадов. Отсюда за тридцать семь лет до вторжения Наполеона уходил сводный сибирский полк освобождать захваченный отрядами Пугачева город Курган.

Между ним и крепостным плацем лежали два метра наросшего грунта. И, все-таки, он чувствовал этот плац своими подошвами.

20. Генеральский сюрприз

Лев Александрович подошел к окну.

Постоял, опустив голову, и потянул на себя ручку. Тяжелая, деревянная рама, сделанная еще в позапрошлом веке, распахнулась, и в комнату всеми своими звуками вошел город.

Полковник вдохнул легкий воздух, настоянный на бензине и сохнущей траве, и посмотрел на дразнящие пустотой крыши старого города, загадочные тенистые лабиринты улиц и бегущих по своим делам горожан.

После взрыва прошло всего несколько дней, а город уже забыл о нем. А вот он принадлежал к тем немногим, кто забыть не мог. И сейчас он должен был найти ответ на вопрос: что же докладывать наверх?

Докладывать ему предстояло через несколько минут.

Негромко и уверенно звякнул телефон.

– Лев Александрович! Генерал освободился. Вы можете зайти, – произнесла в трубке официальным металлическим тоном Рита Кононович.

Полковник закрыл свой кабинет и неторопливо направился на второй этаж, где располагалась приемная начальника управления генерала Романа Алексеевича Болотова.

В коридорах было пусто.

Когда Полковник подходил к приемной, ее дверь резко распахнулась, и ему навстречу шагнул Сергей Сергеевич Белковский.

Они сдержанно кивнули друг другу.

«Вот от кого, оказывается, освободился начальник управления и кто все утро сидел у генерала, – сказал себе Полковник. – Впрочем, это вполне естественно.»

В приемной начальника управления, несмотря на теплую погоду, царил привычный кондиционированный холод. Атмосферу немного оживляло круглое Ритино лицо. Но совсем немного. В приемной никого не было. Рита повела глазами в сторону двери, ведущей в генеральский кабинет, и скрестила пальцы, изображая тюремную решетку. Дескать, что, голуба, доигрался? На кичу идешь!

Но это она сделала не со зла. Наоборот, хотела его подбодрить.

– Разрешите, товарищ генерал? – ступил Лев Александрович на ковер, устилающий просторный, как спортивный зал, кабинет.

Прямо перед ним уходил вдаль бесконечно длинный стол для заседаний.

У противоположной стены высился рабочий стол генерала, могучий, как средневековая крепость.

– Лев Александрович, проходи! – с начальственной доброжелательностью приветствовал его хозяин кабинета. – Садись.

Полковник прошагал по мягкому ковру и опустился на один из солидных, стульев, стоящих перед генеральской крепостью.

– Ну, что, как на яхте покатались? – спросил Болотов.

Ответить можно было по-разному. В частности, это зависело от того, что нашел нужным сообщить генералу только что покинувший этот кабинет Сергей Сергеевич Белковский. Полковник решил, как он частенько делал, последовать рекомендациям Наполеона Бонапарта, который сказал составителям Французской Конституции: «Пишите коротко и неясно. Это надежней всего.»

– Нормально, товарищ генерал. На воде скучно не бывает, – произнес он с озабоченным выражением человека, заранее настроенным на деловой разговор. Уж в чем, в чем, а в умении напяливать на лицо нужное выражение, Полковник был большим мастером. Профессия, однако.

– Ну, что ж, это хорошо! Завидую. Я сам отдых на воде предпочитаю любому другому, – искренним тоном, как будто, без всякого подвоха, заметил начальник.

«Похоже, Белковский о происшедшем во время прогулки на яхте генералу ничего не рассказал, – сделал вывод Полковник. – Ну и правильно. А то пришлось бы трупы в речке искать и огнестрелы по больницам выуживать. Дырки-то в них из его личного пистолета сделаны. Замучился бы объяснительные строчить. Будем и мы молчать.» – решил он.

– Ну, отдых отдыхом, а дело делом… – откинулся на спинку кресла генерал. – Хочу тебя спросить: какие имеем результаты по взрыву установки на нефтезаводе? Сам понимаешь, случай не рядовой.

Генерал был красиво сед, хотя еще не стар. Он был всего на пять лет старше Полковника. Но у Полковника в темных волнистых волосах только кое-где попадались серебряные нити. А у Романа Алексеевича над широким розовым барским лицом распласталось ровное белое крыло прически. Низкий пробор делал генерала похожим на английского лорда или потомственного музыканта-органиста.

Начальник управления был, как и Лев Александрович, куломзинец по рождению. А в молодости – известный в районе футболист. Когда они с Мафусаилом еще бегали в юношеской команде, он уже играл во взрослом составе и был лучшим нападающим.

Быть похожим на Рому-артиллериста, было мечтой всех поселковых мальчишек. Артиллеристом его звали не за воинскую профессию, а за пушечный удар по мячу правой ногой. Посланный им мяч, хотя и не всегда попадал в ворота, но всегда летел с такой силой, что заставлял мальчишечьи сердца сладко сжиматься от ужаса при одной мысли о том, как такое пушечное ядро попадает им в лоб. «Если Рома- артиллерист в лоб мячом попадет, точно голову снесет вместе с кепкой!» – авторитетно заверяли они друг друга.

Полковник многозначительно помолчал, как бы собираясь с мыслями, и осторожно произнес:

– Ну, следствие еще не закончено, товарищ генерал…

– Ладно, – махнул рукой генерал. – Не до формальностей сейчас! Ты мне прямо скажи, что думаешь. Предварительные итоги, так сказать…

– Предварительно, я склоняюсь к версии технологических причин катастрофы… Оборудование подвело,