– Затаилась где-то.
В библиотеке было пыльно и неприбрано. На столе следы от бокалов. На окне стоял небольшой горшок с крокусами. Птицы нигде не видно.
– Тут бардак, как ты видишь, – заметила она.
– Меня это не смущает. Посмотрела бы ты, что у меня дома творится.
Он поставил поднос, придвинул стулья так, чтобы они стояли один против другого.
Ногти на ногах она покрыла красным лаком. Он стянул с нее носок и размотал эластичный бинт. Нога у нее подергивалась, она сказала, что боится щекотки.
На коже остались следы от бинта. Словно два маленьких вала, он провел по ним пальцем, потом охватил ладонью пятку. Кожа на пятке была мягкая, никаких мозолей.
– По-моему, нога опухла еще сильнее, – сказал он.
– Должно быть, от нагрузки. По дому-то надо передвигаться.
– Наверное, не стоит так туго бинтовать.
– Наверное.
– Жюстина... Можно я задам тебе один вопрос? Ничего особенного. Ты иногда чувствуешь, что жизнь от тебя ускользает?
– Да... Думаю, да, чувствую.
– Когда меня однажды не станет, ни одна зараза не вспомнит обо мне, не узнает, кем я был на самом деле.
– Полагаю, что и со мной будет так же.
– У тебя ведь детей нет?
Она покачала головой.
– Тебя-то по крайней мере люди вспомнят как внучку создателя империи «Санди».
Она чуть улыбнулась, верхняя губа у нее была изящная, красиво изогнутая, а нижняя вся в трещинках.
– И что? – спросила она. – Что с того?
– Даже если у человека есть дети, никаких гарантий, что кто-то о нем вспомнит. Но в этом случае человек в какой-то степени – творец. Какая-то часть его продолжит жить дальше... в следующем поколении, хотя, конечно, в несколько разбавленном виде.
– Можно прожить хорошую жизнь и не стать творцом.
– Да, разумеется.
– А у тебя почему детей нет? – спросила она.
– Не сложилось.
– Вот как?
– Когда-то я был женат, но ничего не получилось. Она потом снова замуж вышла и нарожала целый выводок. Может, это со мной что-то не так. Кто знает.
Руки его двигались вдоль ее ступни. Она не попыталась отстраниться. Его мизинец проник за кромку легинсов. Скользнул по икре, она была прохладная и гладкая.
– А ты? – тихо спросил он. – Почему у тебя детей нет?
– У меня был ребенок. Прожил несколько дней и умер.
– О!
– Это было давно.
Он убрал руки, но нога ее осталась лежать у него на коленях. Она слегка пихнула его пальцами.
– У тебя руки приятные. Мне понравилось.
Ханс-Петер улыбнулся.
– Знаешь, я должен тебе кое-что рассказать. Ты мне сегодня приснилась.
– Да?
– Да.
– Сон был... хороший?
– Честно говоря, нет. Скорее кошмар, мне приснилось, что ты пострадала.
Она застыла.
– Вот как... И что же со мной произошло?
– Ну... ты шла по острым камням, поскользнулась на них и упала.
– Так странно... я думала о тебе с самой нашей встречи, – прошептала она. – Я так обрадовалась, когда ты позвонил. День обещал быть тоскливым, но теперь он больше таким не кажется.
– Жюстина... У тебя сейчас кто-нибудь есть, отношения какие-нибудь?
– Нет...
– Я тоже про тебя думал все время... дождаться не мог, когда снова сюда приду. Но если у тебя уже кто-то есть, если ты не свободна...
– Нет! – оборвала она. – Никого нет. Что было, то кончилось.
Он встал, зашел к ней за спину, принялся гладить ее плечи, шею. Она вытянула руки и ухватила его. Он отступил, но она держала крепко, стул накренился на двух ножках. Он осторожно опустился на колени и осторожно опустил стул, пока его спинка не коснулась пола.
Они лежали рядом на ковре. Смотрели друг другу в глаза, там не было ни робости, ни отчуждения.
– Только бы птица не прилетела, – тихо сказал он.
– Ты его боишься?
– Не то чтобы боюсь. Неуверенно себя чувствую, когда он рядом.
– Не бойся. Он нас не тронет.
– Точно не тронет?
– Точно.
– Мне кажется, он тоже был там, в моем сне...
– Он мой друг. А потому и твой друг тоже.
– Сейчас я спрошу тебя кое о чем, и ты, может, по морде мне дашь. Дашь мне по морде?
– Не думаю. Попробуй!
– Можно я тебя раздену, Жюстина?
Глаза у нее были светлые. Он стянул с нее через голову толстый свитер, свернул подушкой. Рука его нырнула к ней за спину, расстегнула лифчик. Грудки у нее были маленькие, соски втянулись вовнутрь. Он склонился, коснулся их губами.
– Они стесняются... – прошептал он. – Не решаются выглянуть.
Тут он заметил ее руки.
– Что ты делала, Жюстина? С тигром дралась?
– Почти, – пробормотала она. – На меня кот напал ночью, когда я мусор выносила. Совершенно сумасшедший.
– Как ты от него отделалась?
– Отодрала от себя. А может, его птица отвлекла. Я боялась, что его птица увидит и напугается. Когда он был птенцом, его чуть кошка не съела.
– Это необычно, чтобы кот так на людей бросался... А если он бешеный?
– Ерунда, в Швеции нет бешенства.
– Только бы ты не заболела, не дай бог, столбняк.
– Я сделала прививку.
Она уткнулась в его подмышку.
– Поцелуй еще мои соски... Вымани их.
Он снова склонился над ней, языком он чувствовал, как соски твердеют, выглядывают из своих норок.
Ее пальцы на его теле, гибкие, горячие, ищущие, скользнули вниз, нащупали ремень. Пряжка расстегнулась с тихим щелчком. Член его уперся в ее ладонь. В ушах его что-то просвистело, казалось, звук исходил от него самого. Ее рука сжала член, держала, словно определяя его силу.
– Подожди, – попросил он. – Я давно не... подожди... не надо слишком быстро.
Он стянул с нее легинсы и трусы. Она была полная, округлая, он обхватил ее за талию, потянул на
