спокойными, почти расслабленными, но, судя по напряженным позам, разговор шел серьезный.
Первым побуждением Энди было выбежать из дома, схватить отца за ухо, увести его в комнату и хорошенько отчитать. Именно так поступили бы мама и Натали. Но Энди обладала более мягким характером. Она задумалась: в ответ на ее возмущение отец может заявить, что ничего наобещал ей. И кроме того, Джим, как он как-то выразился, уже взрослый мальчик. Он вполне способен справиться с ситуацией самостоятельно. Если Джим выдержит бой с ее отцом, значит, на него можно положиться. Энди выпила воды, поставила стакан на сушилку и вернулась в спальню.
— Он и в самом деле твой приятель, мама? — спросила Эмили, когда они улеглись в постель. — Ты не пошутила?
— Нет, не пошутила, — отозвалась Энди и поцеловала дочь в макушку. — Надеюсь, ты не против?
— Пожалуй, нет, — после минутного раздумья ответила девочка. — Он хороший. Мне он нравится, да и Крису тоже — он сказал это, пока мы мыли посуду. Крис говорит, что Джим разговаривает с ним как со взрослым — о строительстве и о том, что на следующий год Крис сможет поработать, если ты разрешишь, потому что многие мальчики начинают подрабатывать на стройке с шестнадцати лет. Крис спросил, откуда у него шрамы.
Энди затаила дыхание. Она еще не успела расспросить Джима о шрамах, но любопытством не уступала своим детям.
— Джим объяснил, что упал с крыши и перенес операцию, чтобы вновь научиться ходить. Он сказал, что его бедро почти полностью состоит из пластика и металлических штырей, а не из настоящих костей. Иногда даже детекторы металла в аэропорту срабатывают, когда он проходит мимо. — Эмили надолго замолчала, о чем-то задумавшись. — Мама… вы с мистером Николоси… — Эмили заерзала в постели, явно стесняясь откровенного разговора с матерью, — целуетесь и все такое?
Энди было смутилась, но вовремя вспомнила правило — всегда быть откровенной с детьми.
— Да, мы целуемся… и так далее.
— И ты хочешь выйти за него замуж?
— Он еще не сделал мне предложение, — уклонилась от прямого ответа Энди.
— А если он сделает его? — настаивала Эмили. — Ты согласишься?
Согласится ли она? Еще неделю назад Энди решительно сказала бы «нет», не испытывая никаких сожалений. Еще вчера она поступила бы точно так же. Но теперь… она ни в чем не была уверена. Неделю назад она клялась, что у нее больше никогда не будет любовников, а сегодня называет Джима Николоси приятелем.
— Нет, — наконец ответила она, — вряд ли, — и не удержалась от ответного вопроса: — А если бы я согласилась?
— Я была бы так рада! Он хороший, а ты всегда улыбаешься, когда смотришь на него. — Эмили придвинулась ближе к матери, наслаждаясь покоем ее объятий. — Поэтому я буду рада, если ты согласишься выйти за него замуж.
Энди сняла шлем, повесила его на руль «харлея», сцепила пальцы и потянулась, ожидая, когда Джим заправит мотоцикл. Воскресный день заканчивался, Джим и Энди возвращались в Миннеаполис.
— Что сказал тебе отец?
— Когда? — спросил Джим, не сводя глаз со счетчика.
— Вчера вечером, на веранде. — Она взлохматила свои примятые шлемом волосы. — Похоже, у вас состоялся крупный разговор.
— А, вот ты о чем! — Джим пожал плечами. — Он расспрашивал, что мне известно о вандализме в особняке. — Услышав удивленный возглас Энди, он продолжил: — Что же тут странного? В конце концов, я был там и все видел, — торопливо добавил он, заметив внезапную вспышку гнева в глазах Энди. — Ему требовались сведения из первых рук.
— Так я и знала! Ему потребовался свидетель. Моего отчета, видите ли, оказалось недостаточно! — Энди раздирали раздражение и желание рассмеяться. — А я думала, он выпытывает у тебя нечто совсем другое.
— Что, например?
Энди смутилась.
— Твои намерения насчет меня. Я сказала, что мы спим вместе.
— Что?!
— Что мы спим вместе, — повторила Энди и расхохоталась, увидев ошарашенное лицо Джима. — Об этом он знал и без меня — от Коффи, просто ждал подтверждения.
— Коффи рассказал ему о нас?
Энди кивнула.
— Пока папа служил в полиции, они с Коффи были неразлучны. Именно поэтому мне так не хотелось сообщать о случившемся в полицию. Я знала, что вести все равно дойдут до отца. — Она покачала головой. — Впрочем, он воспринял их на редкость спокойно. — Ее отец лишь задал несколько вопросов, высказал несколько предположений и сменил тему, что было ему несвойственно. Теперь-то Энди понимала, в чем дело: он решил поговорить с Джимом по-мужски и выведать все, о чем умолчала дочь. — А я-то думала, он наконец понял, что я вполне могу позаботиться о себе.
— Он твой отец, — возразил Джим, засовывая кредитную карточку в карман джинсов. — Он всегда будет считать тебя ребенком, так что смирись с этим.
— Неужели прошло всего два дня? — простонал Джим, хватая ее в объятия, как только они переступили порог дома. Пинком закрыв дверь, он вытащил футболку Энди из-под пояса ее джинсов, чтобы добраться до груди. — С тех пор как мы отъехали от озера, я думал лишь о той минуте, когда вновь увижу тебя обнаженной, а ты словно нарочно издевалась надо мной, прижимаясь грудью к спине… Господи, Андреа, сжалься! — воскликнул он, почувствовав, как она сжала выпуклость под его джинсами.
— Именно этим я и занимаюсь. — Она продолжала ласкать его сквозь плотную ткань. — Проявляю милосердие.
— Ты сведешь меня с ума!
Она игривым жестом убрала руку, но Джим водрузил ее на прежнее место.
— Не останавливайся, продолжай! Ты дразнила меня последние двадцать миль.
— Разве тебе не понравилось? — кокетливо осведомилась Энди, уже зная ответ, но желая услышать его.
— Очень понравилась! — простонал Джим, пока она расстегивала молнию его джинсов и просовывала руку под ткань. — Я люблю тебя.
В порыве страсти он не заметил, что его признание на этот раз не испугало Энди: он был слишком поглощен физическими ощущениями. Едва она прикоснулась к нему, как Джим содрогнулся, дыхание сбилось. Сердце судорожно застучало.
Дрожь мышц, затрудненное дыхание, лихорадочный ритм сердца, невольные стоны — все это придало Энди сил, заставило почувствовать себя женщиной. Она встала на колени, стянула с Джима джинсы…
— Андреа! — издал он стон смертельно раненного и прислонился к стене. — Андреа!..
Протянув руки, он обхватил ее голову, удерживая ее, словно невообразимо тонкое, баснословно дорогое и хрупкое стекло. От страсти и любви его глаза стали золотистыми.
И прежде женщины стояли перед ним на коленях в подобной позе, но ни одна из них не вызывала в Джиме таких чувств — гордости, смирения, благодарности, влечения. Все его существо переполняли мучительная нежность и обжигающая потребность отдать все, оберегать и защищать, властвовать, поклоняться и обожать ее — женщину, которая превратила его в героя-завоевателя. Положить свое сердце к ее ногам, предложить ей свое тело, совершать подвиги в ее честь! Вместе с тем сейчас от слабости он едва мог пошевелить языком. Джим сумел лишь выговорить ее имя, скользя ладонями по плечам Энди, заставляя ее подняться на ноги.
Он прильнул к губам Энди, словно желая поглотить ее в поцелуе — трепетном и жадном, грубом и нежном, умелом и неловком. Энди таяла в его объятиях, доверившись силе его рук и жару поцелуя, желая в этот миг лишь одного: доставить ему величайшее наслаждение. Она не опасалась потерять саму себя, не
