тебя, у тебя растерянное лицо, и ты говоришь только «Анечка, Анечка!»…
Тыча наугад пальцем, Антоныч мажет и врубает печку. Не понимаю, почему он так нервничает.
«Ауди» между тем уходит направо, мы на красный уходим за ним. Я уже перестал ориентироваться вообще, в принципе. Если минуту назад в голове моей еще стояли какие-то ассоциативные ряды, связанные со стадионом, то теперь я уже и не знаю, где тот стадион. Если кто-нибудь сейчас скажет, что мы в Твери, я ему поверю.
– …Я приползаю темным вечером, уставшая, полумертвая… Я готовлю ужин, а ты стоишь, облокотившись спиной о кухонный стол. И моя спина горит, – потому что в нее нацелен твой взгляд. И я хочу повернуться к тебе – но не делаю этого. Потому что я боюсь остаться навсегда в твоих черных глазах…
– Выключи это! – требует Антоныч, и глаза его горят, как горят глаза у несчастного, оказавшегося в одних трусах на площадке этажа при захлопнувшейся двери.
– …Антоныч… – раздается из динамика. – Я сдерживаю свои эмоции и прошу у тебя разрешения только принять душ…
Я отбиваю руку Антоныча, устремившуюся к панели.
– …Я выхожу из ванной, розовая, распаренная… Все. Мне нужно только одеться и уйти… Это все. Но я ложусь на диван в гостиной и делаю вид, что у меня кружится голова.
– Выключи, это я случайно на Горбушке купил!
– Тебя по имени назвали, старый козел! – восторженно ревет Гриша. – Тебя даже бабы Антонычем называют! Это кто? Заочница с женской зоны?
Антоныч делает еще одну попытку вырубить звук. И я снова преграждаю ему доступ к панели. Ничего больше он сделать не может – нужно рулить.
– …Я принимаю смущенный вид, стыдливо натягиваю полотенце на обнаженное тело, неловко прикрываю грудь, и бог помогает мне – натянутое с одной стороны, полотенце приоткрывает мои ноги, а они, я знаю, хороши… ведь я почти год качала их на домашнем тренажере, думая о тебе, – с придыханием рассказывает нам телка.
Мы едем по встречке. Мимо со свистом что-то проносится. То ли подводы, то ли машины. Я ничего не успеваю разглядеть, а Гера, вскидывая руки, орет кому-то в пустое окно:
– Смотри, куда едешь, урод!
– …И ты смотришь на меня неотрывно, садишься у моих ног, гладишь их… Я замираю. Ты склоняешься к моим ногам, припадаешь губами к маленьким смешным пальцам, целуешь их. Твои руки скользят вдоль икр, пробираются под полотенце, отодвигают его…
Сверкнув красными фонарями, «Ауди» резко сворачивает во двор. Еле успевая одной рукой выкручивать руль, Антоныч второй рукой пытается пробраться к панели.
– Выключите, там ничего интересного!.. Сейчас закончится!
– Я хочу знать чем. – Гера настойчив.
Въехав во двор, джип тут же ударяется о корму впереди стоящей машины, и я с волнением вижу, что это не «Ауди».
– Где они?! – ору.
– …У меня останавливается дыхание. Ты сбрасываешь это чертово влажное полотенце, и руки твои уже у меня на животе, а смотришь ты мне в глаза, и я цепенею, и страх перед тем, что сейчас ты встанешь и извинишься, парализует меня. Но я не должна этого допустить… не должна…
– Где?!
– Вон, Антоныч, смотри, они за дом уходят!
Цель найдена. Ломая высаженные заботливыми руками членов ТСЖ саженцы, джип, как пьяный мужик за девкой, помчался за угол.
– …Руками я обнимаю твою голову, раздвигаю ноги – и ты приникаешь ко мне там, внизу живота, и я чувствую, как горячая жидкость изливается из меня, вместе с моим желанием…
– Антоныч, бога ради – что это такое?!
– Откуда я знаю?!
– Но это в твоей машине, подонок!
– Кто-то вставил!
– Кому вставил?!
– Не выключать! – кричит Гриша. Он без жены совершенно измаялся. Была надежда восстановить кислотно-щелочной баланс с фигуристкой, но все карты попутал енот проклятый.
– …Но я боюсь тебя напугать, мне страшно показаться тебе шлюхой, прошедшей огонь и воду….
– Если мы упустим ковер, Гюнтер нас прикончит!
Кстати, где Гюнтер? Я вспоминаю, что в руке трубка. Едва я подношу ее к уху, до меня доносится:
– …в гриву и под хвост!..
– Да-да, Гюнтер Алексеевич! – поддерживаю разговор, сражаясь с непокорной рукой Антоныча.
– На-на – лузер замоскворецкий!.. Я с кем разговариваю уже пять минут?! Я с собой разговариваю?!
– …Весь год, в течение которого я ждала тебя, у меня не было мужчин, я не спала ни с кем, и мне страшно, что мое взращенное на воздержании вожделение оттолкнет тебя…
– Что у вас там за баба?!
– Вы помочь обещали? – напоминаю я.
– Как я вам могу помочь, если не знаю, где вы?
– Мы… – я смотрю по сторонам, ориентируясь…
– …Но ты не думаешь об этом, спасибо тебе, господи, ты знаешь, что я была с тобой честна…
– Твою мать, что у вас за телка в машине?!
– …И мой мужчина берет меня на руки и относит в спальню… Ты ложишься на меня, растягиваешь вверх и в стороны мои руки, сжимаешь кисти и покрываешь меня поцелуями…
– Мы у Останкино! – говорю я, видя какую-то вышку.
– Какое Останкино, спятил?!
– Я вас поубиваю, лохи проклятые!..
– …Я могу не бояться? Ты мой? Ты мой хотя бы сейчас, на эту ночь?..
– Мы на набережной Ганнушкина! – высовывая голову в окно, кричит Гера.
– …Я медленно и настойчиво вытягиваю свои руки из твоих. Переворачиваю тебя на спину. Спускаю вниз… Я целую твой живот, глажу бедра и вижу, как затуманивается твой взгляд…
– Где на Ганнушкина?! – кричит Гюнтер, и я рад, что он далеко. Голос у него не обещает ничего хорошего.
– Пятидесятый дом! – Гера.
«Ауди» снова перед нами. «Дирижер» высовывает голову из окна, вскоре появляется и рука. Пистолет вижу не только я. Антоныч берет влево, уходит от встречки и снова – на встречку. В этот-то момент выстрел, стало быть, и прозвучал. «Дирижер» исчез.
– Сейчас их остановят! – предсказывает Гюнтер, и я с удивлением думаю, почему до сих пор не появились менты. Под «остановят» я понял именно это. Кто еще может остановить сумасшедшую бабу в «Ауди»? – Вас не тронут, но мне нужен ковер, вам понятно?!
– …Твой член… Он бархатный, темный, головка его раздулась и пульсирует, и я улавливаю через нее ритм твоего сердца…
– Поубиваю, дебилы, клянусь, поубиваю!
– …Ты сдавленно стонешь, и я чувствую пальцами нарастающую пульсацию…
– Выбросьте шлюх из тачки!
– Как мы их выбросим, если скорость под семьдесят?!
– Так разгонитесь до ста!
– …По твоим движениям, по ритму твоего дыхания я ощущаю, что ты близок к концу. Но я не хочу, не хочу, чтобы это так быстро все закончилось. Я дую на тебя холодным воздухом и прекращаю любые движения…
Я торопливо отключаю связь. «Ауди» здесь, никуда он теперь не денется, этот ковер. Антоныч, разуверившись в ловкости руки, просто от плеча бьет по магнитоле. Но я снова подставляю руку, кулак
