Лунного света зеленою тиной
Старый подернуло двор.
В доме вздыхающем душно и сыро,
Сумрак сгущается вновь.
Сердце одно в одиночестве мира.
Так начиналась любовь.
Жизнь беспредельна, как поле ночное.
Дышит отец тяжело,
Словно плывет сквозь теченье шальное,
В дно упирая весло.
Душу мою разрывала на части
Несовместимость стихий.
Счастье и горе. Горе и счастье.
Так начинались стихи.
1975
***
Жизнь сурова, но о том не плачу.
С противоречивостью людской
Плачу лишь о том, что быстро трачу
Эти дни с холодной синевой.
Плачу, что тяжелые мгновенья,
Как в песок студеная вода,
Не замедлив мерного движенья,
Сквозь меня уходят навсегда,
Что одна мучительная милость
Сердцу, одинокому везде, –
Гул ветвей и ледяная сырость
Кипарисов, вымокших в дожде.
1975
Миндаль
В феврале зацветает миндаль, –
Словно облако легкого дыма
Уплывает в промытую даль
По отрогам зеленого Крыма.
И, рождая томленье в крови,
Отражается в зыби зеркальной
Ослепительно-горькой, случайной,
Торопливой улыбкой любви.
1975
***
Черный дрозд пробегает в траве.
Дождь прошел – и опять посветлело.
И в усталой моей голове
Одинокая птица запела.
И свистит, и клекочет она,
И рассказ ее нежный несвязан,
Словно, бедная, снова пьяна
Ослепительным холодом вязов.
Словно всё, научилась чему,
Позабыла – и вспомнить не хочет!
И о счастье птенцу своему
Торопливо и страстно бормочет!
1975
***
Подкрашен небосклон,
Приклеен дым к трубе.
Как в легкий детский сон
Легко войти тебе!
Спят яблони в снегу,
В сугробах огород.
Как бы на берегу
Густых летейских вод
Ни горя, ни беды,
Все дремлет в тишине.
Уводят в дом следы
По снежной целине.
А в доме – печки жар,
И треск смолистых дров,
И елочный пожар,
И запах пирогов.
И вся семья вокруг,
И бьют часы, звеня...
О, радостный испуг
Бенгальского огня!
