Но чем мы заплатим за этот дар?
Заплатим за этот дар?
Ведь даром ничто не дается – недаром
Бросает нас в дрожь и в жар!
Так жизнью заплатим – а чем еще? –
Заплатим за все про все.
Да! жизнью своею, и только ею
Заплатим за все про все!
Кому же заплатим – а ну, ответь! –
За то, что верней всего?
Конечно, не смерти, поскольку смерть
Не требует ничего...
А той мимолетности бытия,
Движенью от Я к Тебе
И дальше, туда, где ни ты, ни я –
Уже не нужны себе!
1975
Старуха
Старуха идет, спотыкаясь,
По улице. Следом за ней,
Крича, хохоча и толкаясь,
С портфелями пять малышей.
Что им до поникшей фигуры?
Они и не видят ее.
Им весело в сумраке хмуром,
В кругу равноправном своем.
Они говорят торопливо,
Друг друга не слыша, не в лад.
На гребне высоком прилива
Их юные души парят.
В просторе бескрайнего мира
Им радостны первые дни.
И смотрит старуха, как мимо,
Смеясь, пробегают они.
Шаги достаются ей трудно.
Она отдыхает, дрожа,
Вцепившись в афишную тумбу,
Натужно и жадно дыша.
Над ней приглашенья на вечер,
Портреты певиц, имена.
На голые бальные плечи
Невольно косится она.
И страшно от мертвого взгляда
Бесцветных слезящихся глаз.
Так что ж ей, зажившейся, надо
От жизни, летящей на нас?
И надо ли что-нибудь жизни
От нас, уходящих во тьму?
Мы жили, мы жили, мы жили!
Но живы ли мы? – не пойму!
Но живы ль? – не знаю, не знаю...
Ловлю и теряю опять.
Ну, кажется, вот! понимаю!
Да нет, ничего не понять.
И вновь в тишине замираю
И слышу, как вечность скрипит,
Как будто замок запирают
И сторож ключами гремит.
О эта тоска человечья,
Отвага в неравном бою!
О эта ребячья беспечность
У бездны на самом краю!
Где все мы: старуха и дети,
Афиши, сугробы, дома, –
Плывем в ледяной круговерти
Сошедшего с мысли ума!
Плывем задыхаясь, старея,
Ловя дуновенья тепла, –
Со свистом проносится время
Сквозь легкие наши тела!
И в свисте теряется хохот
Мальчишек, бегущих гурьбой,
И плач мой, и жалобный шепот
Старухи, идущей домой!
1975
Кошка
Большое солнце мутнее крови,
