Что нам невнятен наш язык!
И в немоту, как бы в спасенье,
Бросаемся, зажавши крик.
И пьем забвенье полной чашей,
Покуда тяжкий длится сон,
Пока для строек новых башен
Нас не разбудит Вавилон.
И мы, проснувшись на рассвете,
Сумеем вновь не замечать,
Что нет в нас слов себе ответить
И нету сил, чтобы молчать!..
1989
***
Куст герани на окне,
Пожелтевший от мороза,
Как поэзии во мне
Удивившаяся проза.
Я полью его водой,
Отстоявшейся в бутылке.
Вот слиянье мировой
Жизни в страстном поединке.
В гроздья сжатые цветы:
Тот увял, а рядом – свежий.
Из рассветной темноты
Луч зари невнятной брезжит.
Льется струйкою вода
Из бутылки наклоненной.
Верещит сковорода
Над плитою раскаленной.
Оторву сухой листок,
Ветвь увядшую сломаю.
Список дел в пятнадцать строк
Между делом набросаю.
Стужа мерзлое стекло
Сплошь цветами покрывает.
Как бы время ни текло,
Вечность все не убывает.
Вновь в бутыль налью воды,
Пусть до завтра отстоится.
Сяду у сковороды,
Чтоб картошкой подкрепиться.
Выйду из дому потом,
О герани позабывши.
Вьюга мокрым сквозняком,
Словно пес, в лицо задышит.
И застынет в тишине,
Снега лёт прервав стрекозий,
Как поэзия во мне,
Удивившаяся прозе.
1989
***
От солнечных ярких пятен
Стал сад предвесенний сыр
И беден, и необъятен,
Как весь этот Божий мир.
Как мир этот Божий, где мы,
Хотя и видны пока,
Не более, чем поэмы
Зачеркнутая строка.
Строка, вариант которой
Не плох был, а между тем
В поэме уже готовой
Иначе звучит совсем.
1990
На погосте
1
Мысль и тут лишь собой занята
И скрывает свой след осторожный
В зябкой дрожи сырого куста,
В глухомани травы придорожной.
Но и заступов лязг, и тщета
Скудной глины, и плач чей-то – все же
Слиты в ней, хоть она разлита
По пространству, как холод по коже.
