Неудивительно, что он подружился с другим храбрым воином — Бертольдом из Вендена. Чаще всего в хронике Руссин со своими латгалами поднимается на бой. Латвийский исследователь В. Билькинс сравнивает этого латгальского князя с другими героями — земгальскими властителями Виестурсом и Намейсисом.
Осенью 1208 года объединенное войско меченосцев, рижан и латгалов вторглось в Уганди и сожгло замолк Оденпя. Эсты (жители Уганди и Сакалы) в ответ разорили окрестности Трикаты и осадили Беверин, но безуспешно. Беверин находился во владениях Таливалдиса. С его осадой эстами связан интересный эпизод. Многие историки полагают, что в момент штурма в Беверине находился автор Хроники Ливонии — священник Генрих, который лично знал Таливалдиса, Варидота и Руссина. Он с восхищением рассказывает об одном из беверинских латгалов Робоаме. Этот Робоам бесстрашно сошел в гущу врагов и, убив двоих эстов, вернулся в замок. Имя упомянутого латгала явно не латгальское, а, скорее, данное ему при крещении. Генрих, чтобы подбодрить защитников, поднялся на вал. О себе хронист скромно пишет в третьем лице:
Священник их, мало обращая внимания на нападения эстов, взошел на замковый вал и, пока другие сражались, молился Богу, играя на музыкальном инструменте. Услышав пение и пронзительный звук инструмента, язычники, не слышавшие этого в своей стране, приостановились и, прервав битву, стали спрашивать о причине такой радости. Лэтты отвечали, что они радуются и славят Господа потому, что, приняв недавно крещение, видят, как Бог помогает им.
Музыка и молитва произвели на эстов неизгладимое впечатление. Они предложили латгалам мир и, получив отказ, сняли осаду.
Этот эпизод получил интересную интерпретацию в поэтическом творчестве латышского лирика Аусеклиса (1850— 1879), написавшего стихотворение «Беверинский певец». Автор отнес эпизод к языческим временам, вместо священника у него на стену замка выходит жрец-вайделот с латышскими гуслями — кокле:
Но вернемся к князю Руссину. Руссин и Варидот собрали свои войска и одни без помощи ордена вторглись на земли эстов, а именно в область Сакалу, не ожидавшую нападения. Латгалы Руссина и Варидота нанесли жителям Сакалы страшный удар. В хронике мы читаем:
Тут везде по деревням они нашли в домах и мужчин и женщин с детьми и убивали всех с утра до вечера, и женщин и малых детей; убили триста лучших людей и старейшин области саккалъской, не говоря о бесчисленном множестве других, так что наконец от усталости и этой массы убийств у них отнялись руки. Залив все деревни кровью множества язычников, они на следующий день пошли назад, собирая везде по деревням много добычи, уводя с собой много крупного и мелкого скота и массу девушек, которых единственно и щадят войска в тех странах.
Возвращалось войско через Беверин. Здесь, по словам Генриха, Руссин при всеобщем ликовании сказал: Дети детей моих будут рассказывать своим детям в третьем и четвертом поколении о том, что сделано Руссином при истреблении жителей Саккалы.
Хронист неслучайно приводит эти жестокие слова латгальского князя. Он хочет показать, что Руссин хотя и принял крещение, сердце его осталось сердцем язычника, он хочет славы для себя, а не для Господа. В. Билькинс отмечает: «Генрих ... смотрел на события через призму дуализма. С одной стороны находятся слуги Господа, которые воюют за Бога. На другой стороне — слуги дьявола, которые борются против христианской религии и Бога, блуждая по неверным и темным тропам. По мнению Генриха, из всех латгальских правителей только Руссин был слугой дьявола. Естественно, за свои военные успехи он славил не Бога, а самого себя. Так у него появился грех — гордыня. Единственный из латгалов он был наказан Святой Девой»[67].
При осаде Вильянди в Эстонии в 1211 году именно воины Руссина выжигают округу и приводят пленных. После отказа эстов сдаться в обмен на жизнь пленных, скорее всего, по приказу Бертольда всех пленных эстов убивают. Хронист пишет: Тут Руссин и лэтты схватили пленных, всех умертвили и бросили в ров, угрожая находящимся в замке тем же.
Руссин со своими людьми участвует во всех походах в Эстонию и отражении ответных набегов эстов. Полки латгалов один за другим опустошали земли эстов. Хронист не преминул выделить жестокость непримиримого латгальского князя: Руссин, как и прочие, мстившие за друзей, кого захватил, одних зажарил живыми, других предал иной жестокой смерти.
В ход военных действий вмешалась чума. Мор охватил области латгалов, ливов и эстов. Обессиленные кровопролитной войной, голодом и эпидемией латгалы и ливы заключили с эстами мир, не пригласив немцев для участия в переговорах. После заключения мира эстонские области Уганди, Сакала и Зонтагана были опустошены. По меньшей мере, шесть эстонских замков были захвачены и сожжены. Сильно пострадала от войны и Латгалия, особенно окрестности Беверина. Пострадали также земли ливов. Решающих успехов в войне не добилась ни одна из сторон. Но положение латгалов, хотя ни один их замков не был захвачен эстами, стало более опасным. Теперь против них могли встать эсты не только из Уганди, но эсты из всех земель, да еще вместе с эзельцами. Поэтому, когда речь пошла о возобновлении мирных переговоров, латгалам нужна была поддержка ордена меченосцев, епископа и Риги:
И обрадовались эсты и послали с ними своих людей в Торейду; приглашен был епископ с братьями- рыцарями и старейшинами Риги, и сошлись они с послами эстов рассудить о справедливости и о причине стольких войн.
Как неисправимого грешника судьба приводит Руссина, единственного из латгальских князей, в стан восставших против ордена ливов. В 1212 году князь восставших ливов Дабрел был осажден крестоносцами в замке. В рядах защитников ливского замка мы находим и Руссина, некогда бывшего верным другом меченосца Бертольда. Хронист, описывая гибель латгальского князя, даже вставляет в текст латышское слово draugs — друг. Руссин обращается к венденско-му магистру Бертольду (Bertoldum magistrum de Wenden, draugum suum). Это-то приветствие и стоило жизни храброму латгалу:
Между тем Руссин, выйдя на замковый вал, заговорил с венденским магистром Бертольдом, своим драугом, то есть товарищем; сняв шлем с головы, он кланялся с вала и напоминал о прежнем мире и дружбе, но вдруг упал, раненный стрелой в голову, и вскоре умер.
Так судьбой было суждено Руссину погибнуть свободным латгальским князем.
Новгород и Псков в войне крестоносцев за Эстонию
К моменту начала деятельности Бертольда Венденского в Латгалии и первых походов в Эстонию взаимоотношения прибалтийских земель с Новгородом и Псковом были различными. Несомненно, прочной оставалась власть Пскова над латгалами Талавы, князья которых оказались вовлечены Бертольдом в конфликт с эстами. Как свидетельствует Генрих Латвийский, в Талаве не было собственного княжения. К талавскому князю Талибальду (Таливалдису) хронист ни разу не применяет титул «гех», а называет его «senior provincie», что ближе всего по значению к изначальному значению русского слова посадник — наместник, глава подчиненной территории. Вероятно, верховным сеньором Талавы считался князь Пскова, чьими данниками талавские латгалы были, по-видимому, еще с XII века. В том же положении псковских данников находилась и самая северо-восточная окраина Латгале — область Атзеле, которую иногда считают составной частью Талавы, иногда отдельной землей. В русских летописях эта земля и ее население именуется Очелой или Чудью Очелой (имя чудь обычно применялось русскими по отношению к эстонцам и
