от раскаленного металла руки рабочих покрывались волдырями, а в сезон дождей оползни и лавины за несколько часов сводили на нет труд многих месяцев. И все же варварство медленно, пядь за пядью, но отступало, семена прогресса постепенно прорастали и наконец, спустя несколько лет, дали желанные всходы: Матоди и Дебра-Дову соединила узкоколейка с громким названием 'Grand Chemin de Fer Imperial d'Azanie'[2]. На шестнадцатом году своего правления Амурат, в сопровождении представителей Франции, Великобритании, Италии и Соединенных Штатов, а также своей дочери, наследницы престола, и ее мужа, сел в первый поезд, следовавший по маршруту Матоди - Дебра- Дова. Император и сопровождавшие его лица путешествовали в первом вагоне, во второй, товарный, набилось человек двадцать его незаконнорожденных детей, в третьем разместились иерархи различных церквей Азании, а в четвертом сидели арабские шейхи с побережья, верховный вождь племени ванда и представлявший племя сакуйю высохший от старости одноглазый негр. Поезд был увешан флажками, перьями и цветами; всю дорогу, от моря до столицы, паровоз оглашал окрестности пронзительным свистом; вдоль путей выстроились солдаты нерегулярной армии; анархист из Берлина, еврей, бросил в поезд бомбу, которая не взорвалась; от паровозных искр то и дело вспыхивал кустарник, что привело к нескольким большим лесным пожарам; по приезде в Дебра-Дову Амурат принял поздравления, поступившие из многих цивилизованных стран, и даровал французскому подрядчику титул пэра Азанийской империи.
Поначалу местные жители часто попадали под поезд, так как не сразу могли оценить силу и мощь этого диковинного изобретения. Со временем, однако, они стали более осмотрительными, да и поезда ходили теперь гораздо реже. Амурат собственноручно составил подробное расписание скорых, пассажирских, товарных, туристических поездов; ввел билеты различной стоимости - первого класса, второго класса, обратные, дневные, экскурсионные; напечатал подробную карту острова с густой сетью железнодорожных путей, которой должна была в самом ближайшем будущем покрыться страна. Однако всем этим планам не суждено было сбыться: через некоторое время после открытия узкоколейки Амурат впал в кому и вскоре скончался, а поскольку жители Азании свято верили в бессмертие своего императора, его министры только через три года, да и то чтобы покончить с упорно ходившими слухами, рискнули сообщить народу о его смерти. В последующие годы 'Grand Chemin de Fer Imperial d'Azanie', вопреки предсмертной воле императора, постепенно пришла в запустение. Когда же Сет, закончив Оксфорд, вернулся в Азанию, поезд 'Матоди - Дебра-Дова' ходил только раз в неделю и состоял всего из двух вагонов: товарного, для скота, и пассажирского - грязного, разболтанного, с обитыми потертым плюшем сиденьями. Дорога в столицу занимала два дня, ночевать пассажирам приходилось в Лумо, где владелец отеля, грек по национальности, заключил с президентом железнодорожной компании обоюдовыгодный контракт. Необходимость ночевки объяснялась как недостаточно сильными паровозными фарами, так и частыми нападениями туземцев.
Ввел Амурат и другие новшества - быть может, не такие сенсационные, как железная дорога, однако не менее существенные. Он, например, объявил об отмене рабства, чем вызвал положительный отклик в европейской прессе. Закон об отмене рабства был расклеен в столице повсюду, на самых видных местах, на английском, французском и итальянском языках - чтобы его мог прочесть любой иностранец; в то же время в провинции об этом законе не знал никто, на местные языки он не переводился, в связи с чем старая система продолжала беспрепятственно действовать, зато опасность интервенции со стороны европейских держав Азании больше не угрожала. Благодаря своему несторианскому воспитанию Амурат хорошо знал, как надо вести себя с белыми. Теперь же, став императором, он провозгласил христианство официальной религией империи, предоставив вместе с тем полную свободу вероисповедания всем своим подданным, в том числе мусульманам и язычникам. Кроме того, Амурат всячески поощрял приток в страну миссионеров, и вскоре в Дебра-Дове было три епископа: англиканский, католический, несторианский и соответственно - три собора. Появились в столице и многочисленные секты: квакеры. Чешские братья, американские баптисты, мормоны и шведские лютеране, которые безбедно существовали на щедрые иностранные пожертвования. В результате в городскую казну непрерывным потоком шли деньги, да и репутация императора за границей значительно укрепилась. Однако главным козырем Амурата против посягательств европейцев на независимость Азании оставалась его десятитысячная армия, которая находилась в постоянной боевой готовности и которую обучали прусские офицеры. Поначалу, правда, духовые оркестры, военные парады и безупречная выправка марширующих гусиным шагом солдат вызывали лишь снисходительную улыбку. Но тут на острове вспыхнул международный скандал: иностранного коммивояжера зарезали в доме терпимости, на побережье. Амурат приказал повесить преступников (а заодно, для острастки, и двух-трех свидетелей, чьи показания были признаны неудовлетворительными) на площади перед англиканским собором, однако на родине убитого потребовали денежной компенсации, после чего на остров высадился десант, состоявший наполовину из европейцев, а наполовину из туземцев с материка. Амурат бросил против захватчиков регулярную армию, оттеснил их к морю и уничтожил всех до одного. Шесть взятых в плен европейских офицеров были повешены прямо на поле боя, а военный флот, с которого высадился десант, вынужден был без единого выстрела уплыть восвояси. После триумфального возвращения в столицу Амурат преподнес 'белым отцам'-миссионерам серебряный алтарь 'Богоматери Победительницы'.
Островитяне боготворили своего императора. Сказать 'Клянусь Амуратом!' и солгать считалось тягчайшим грехом. Только арабы не разделяли всеобщего восторга. Амурат жаловал им дворянство, раздавал титулы графов, виконтов и маркизов, но эти суровые, обнищавшие люди, чья родословная уходила в глубь веков, во времена Пророка, предпочитали старые имена новым. Он выдал свою дочь за внука старого султана-однако молодой человек к оказанной ему чести, а также к необходимости принять христианство отнесся без большого энтузиазма. Арабы же сочли этот брак позором. Их отцы не то что жену лошадь бы не взяли таких кровей! Зато индийцы охотно селились в Азании, постепенно прибирая к рукам торговлю и промышленность острова. Громадные особняки, где раньше жили арабы, теперь сдавались в аренду под казенные дома, гостиницы или конторы, и вскоре 'арабским кварталом' стали называть в Матоди лишь несколько темных кривых улочек за базаром.
Большинство арабов предпочитало не переезжать в новую столицу, где во нее стороны от императорского дворца разбегались улицы с построенными как попало, налезающими друг на друга лавками, домами миссионеров, казармами, посольствами, одноэтажными виллами и хижинами туземцев. Да и сам дворец, занимавший огромную территорию, обнесенную неровным укрепленным частоколом, отнюдь не являлся чудом архитектуры. Вокруг большого, во французском стиле, особняка - дворца как такового - расположились веенозможные пристройки, служившие кухнями, помещением для прислуги и конюшнями. Кроме того, на территории дворца находились деревянный сарай, который использовался под караульное помещение; огромных размеров крытым соломой ямбар, где устраивались банкеты и светские приемы; восьмиугольная часовня с куполом и большой, обшитый деревом каменный дом - резиденция принцессы и ее двора. Между домами, нередко на самом видном месте, были к беспорядке свалены жбаны с горючим, сломанные повозки, пушки, боеприпасы; под ногами хлюпали вылитые прямо на землю помои, иногда валялась облепленная мухами туша осла или верблюда; после дождей по улицам города разливались зловонные лужи. Часто можно было видеть, как колонии скованных в цепи арестантов что-то роет - то ли ровняют землю, то ли копают яму для стока воды, - но, если не считать нескольких эвкалиптов, посаженных по кругу перед дворцом, при жизни старого императора ничего для придания городу столичного вида сделано не было.
Вместе с Амуратом в новой столице поселились многие его солдаты; вскоре к ним присоединились и некоторые туземцы - прельстившись утехами столичной жизни, они порвали с традиционным укладом и тоже подались в Дебра-Дову. Одняко в большинстве своем население города было интернациональным. По мере же того, как Азания, про которую говорили, что это 'страна открытых возможностей', притягивала к себе все больше и больше искателей счастья, съезжавшихся сюда со всего света. Дебра-Дова и вовсе утратила свой национальный колорит. Первыми на остров приехали индийцы и армяне, которых с каждым годом становилось все больше. За ними последовали австралийцы, евреи и греки, а спустя некоторое время в Азалию потянулись и более представительные эмигранты из цивилизованных стран: горные инженеры, старатели, плантаторы, подрядчики - все те, кто неустанно ездит по свету в поисках дешевых концессий. Некоторым из них посчастливилось, и они увезли из Азании небольшой капитал; большинству же не повезло, и они, навсегда оставшись на острове, слонялись но барам и сетовали со стаканом виски в руках на то, как несправедливо обошлась с ними страна, которой 'заправляют эти черномазые'.
Когда Амурат умер и объяснять его затянувшееся отсутствие придворные больше были не в состоянии,
