давление, что он, видимо, держал в секрете даже от вас, мистер Штерн. Вы ведь не знали об этом, верно, сэр?
Штерн покачал головой.
Дойл показал им маленький стеклянный флакончик с лекарством – круглыми белыми таблетками.
– Мистер Зейлиг носил это популярное, хотя и сомнительное по части эффективности гомеопатическое средство – смесь калия, кальция и настойки йода – в потайном кармане, вшитом в подкладку его пиджака.
– Ну что ж, все это очень интересно, мистер Дойл, однако я нахожу, что ваши слова лишь подтверждают вывод моего врача о сердечном приступе как причине смерти этого джентльмена. Но какое это имеет отношение к…
Дойл поднял руку, снова не дав Хоффнеру договорить.
– Не все сразу, капитан. Вы ведь сами любите во всем планомерность и, надеюсь, позволите мне осветить события в надлежащей последовательности.
Дойл снова накинул простыню поверх серого лица Зейлига, подтолкнул каталку, и она с разнесшимся по мрачному помещению металлическим звоном въехала на место.
– Иннес, будь добр… – попросил Дойл.
Иннес взял фонарь у механика и осветил дальний угол морга – упорядоченный ряд гробов на полу у стены.
– Вы приняли эти пять гробов как груз в Саутгемптоне, верно, капитан?
– Да, ну и что?
– И все от того же самого судового агента, я полагаю.
– Это обычное дело.
– Я намерен проверить соответствие груза декларации, – без промедления сказал Дойл, взяв у механика молоток и лом. – Поднимаясь на борт, мы все были свидетелями того, как внимательно работала служба безопасности в отношении живых пассажиров, но распространялось ли это на мертвых?
Дойл просунул лом в щель между корпусом и крышкой гроба из красного дерева и стукнул молотком, вгоняя его поглубже.
– Mein Gott, сэр, подумайте, что вы делаете…
Хоффнер попытался остановить Дойла, помешать ему произвести эксгумацию, но Иннес удержал капитана, в то время как Дойл невозмутимо продолжил:
– Капитан, если шайка профессиональных убийц проникла на «Эльбу» – заверяю вас, что, сколь сие ни прискорбно, мы имеем дело именно с таким случаем, – им пришлось прибегнуть к какому-то менее традиционному способу, чем подняться по трапу у всех на виду.
– Я должен приказать вам немедленно остановиться…
– Вы помните, как один из ваших пассажиров услышал крики «призрака» откуда-то из трюма в первый день после нашего выхода из порта?
Дойл налег на лом, послышался прокатившийся эхом под стальными сводами треск, гвозди подались, и крышка гроба приподнялась над бортом на дюйм. Дойл ухватился за приподнявшийся край крышки и открыл ее.
– Это святотатство…
Капитан Хоффнер вырвался от Иннеса, бросился вперед и увидел, что обитый изнутри розовым атласом гроб совершенно пуст. Немец уставился на Дойла, разинув рот.
– Вскоре после криков «привидения» последовал громкий, ритмичный стук.
Дойл опустил крышку гроба на место и с помощью молотка снова забил гвозди.
– Если приглядеться, то можно увидеть вмятины, произведенные оттого, что гвозди забивались в прежние отверстия. – Дойл жестом подозвал капитана ближе к гробу. – Ваши трюмные матросы заверили меня, что, когда гробы вносили на борт, вес каждого соответствовал примерному весу человека. А теперь взгляните сюда. Видите, в углах просверлены крохотные отверстия для циркуляции воздуха.
Хоффнер пробежался по дырочкам пальцами.
– Я не знаю, что и сказать…
– Можете начать с извинений перед мистером Штерном. И когда в следующий раз кто-нибудь из пассажиров обратится к вам с озабоченностью по поводу своей личной безопасности, будем надеяться, что независимо от его религии или культурных традиций вы отреагируете с великодушием, более подобающим вашему положению.
Лицо Хоффнера побагровело; он выхватил у Дойла молоток и лом, и три минуты спустя еще четыре гроба оказались открыты – и пусты. Пристыженный капитан положил инструменты.
– Мистер Штерн, – произнес он официальным тоном, – пожалуйста, примите мои глубочайшие и самые искренние извинения.
Штерн кивнул, стараясь не встречаться с капитаном глазами.
– У вас на борту пять «зайцев». На корабле такого размера десятки мест, где можно спрятаться. Мне нет нужды напоминать вам о том, что необходимо принять все соответствующие меры.
– Нет. Да, конечно. Мы немедленно проведем обыск всего корабля, – ответил Хоффнер, вытирая лоб и пытаясь привести в порядок скачущие мысли, поскольку прежде всего считал себя рассудительным человеком и лишь потом человеком действия.
– Кроме того, во что бы то ни стало надо найти ирландского священника, – продолжил Дойл.
– Почему?
– Потому что этот человек не священник. Он их главарь. И в это мгновение погас свет.
«Вот уж действительно кухня дьявола».
Канацзучи лежал на кишевшем вшами одеяле поверх деревянного топчана, право занимать который приобрел за немыслимую сумму в два пенни за ночь. Постели двадцати остальных бродяг заполняли помещение в пятнадцать квадратных футов, одно из четырех столь же переполненных, в ночлежке на третьем этаже пятиэтажного доходного дома посреди Танжэньбу, района Сан-Франциско, который белые называли Чайна-тауном.
В подвале располагался опиумный притон, и среди этих бедных и неграмотных людей, в основной массе сезонных сельскохозяйственных рабочих, батраков и поденщиков, наводнявших город каждую осень с окончанием сбора урожая в долине, ходили слухи, что в тамошних коридорах по ночам бродит демон, который выслеживает души и пожирает их. Недавно в переулке позади доходного дома обнаружили тела трех мужчин с перерезанными глотками и вырванными сердцами. Правда, подношения, купленные китайцами в складчину на их скудные деньги и оставлявшиеся в дароносицах перед дверьми, похоже, пришлись чудовищу по нраву: каждую ночь они слышали, как оно, крадучись, бродило снаружи, а потом дары исчезали, и за неделю с того момента, как демона начали ублажать подношениями, новых жертв не было.
Из четырех сотен людей, проживавших в этом здании, только один видел демона и остался в живых, чтобы поведать о нем: здоровяк с толстой шеей и изъеденным оспинами лицом, занимавшийся сбором платы за постой, а в последнее время еще и сбором пожертвований. Послушать его, так выходило, что у этого демона голова дракона, тысяча глаз и десять хищных ртов. По всему получалось, что бедолаги имеют дело с демоном первого ранга, одним из десятка тысяч сверхъестественных существ, фигурировавших в их сложной системе верований. Здоровяк собственными глазами видел, как монстр ужасными когтями вскрывал грудь найденных в переулке людей – по его словам, с такой легкостью, будто чистил апельсин.
Теперь староста ночлежки запирал каждую комнату на ночь, но никто из жильцов, даже если бы и мог, все равно не осмелился бы выйти в коридор с наступлением темноты. К сожалению, одним из последствий такого состояния дел было то, что личная гигиена становилась личной заботой каждого, и порой Канацзучи сожалел о том, что все его чувства обострены, как лежавший рядом с ним в свертке, превосходящий остротой бритву «косец». Больно уж гадко воняли эти немытые невежды.
Пребывая посреди всего этого страха, убожества и нужды, Канацзучи мог быть уверен в том, что не обратил на себя ничьего внимания. Однако невозможность свободно передвигаться по ночам была для него неприемлема.
