отдадим.
– Заставим, – просипел тощий бритый стражник с выпирающей челюстью, и глаза его жадно загорелись золотым отражением. – Токо ты, Федюша, не спеши золотишко-то отдавать.
– Ну-ка, толмач, спроси: кто дал ему золото? Кто велел убить государя нашего и поджигать дома в Коломне?
Мишка переводил убитым голосом. Изо рта десятника вынули кляп. Он сидел, привалясь к стене, немигающими глазами смотрел на пламя свечи и слабо усмехался.
– Молчишь? Достаньте-ка вы, мужики, плети с проволокой…
Десятника растянули на полу, стали пороть. Тело вздрагивало от ударов, но ни звука не вырвалось из груди. Мишка закричал:
– Што творишь, начальник? Наш он, наш! Вели его ко князю доставить связанного, што он сделает, связанный-то?!
– Так ты мово слова не уразумел? – зло выхрипел Бастрык. Он встал, подошел к толмачу и с силой огрел его проволочной плетью. Мишка заплакал от боли и бессилия.
– Дошло? Аль в Орде тя мало учили? Дак мы тож кое-чего умеем, от татар научены. Прихвостень ордынский!
Палачи устали. Тощий, отирая пот со лба, просипел:
– Молчит басурман окаянный. Видать, он из каменных.
Бастрык постоял над окровавленным десятником, качнул головой в сторону Мишки.
– Отведите пока в сени.
Потом подошел к столу, небрежно взял икону, поглядел, приблизив к свету, направился к окованному купеческому сундуку.
– Запру пока, а там в какую-нибудь церковку отошлю.
– Благое дело, Федюша, – согласился один из стражников. – Да вели попу за нас помолиться.
– Велю. – Возвращаясь к столу, пнул десятника в лицо.
– Может, других нам попытать, – предложил тощий.
– А-а! – Бастрык отмахнулся. – Ордынские порядки мне ведомы. Этот один все знает, те – пешки при нем. Ишь ты, до князя Димитрия хочет добраться! Да к нему и бояр-то не всяких нынче подпустят. Зовите толмача – еще попробуем, ишь зашевелился, истукан.
Бастрык вынул из оловянного подсвечника в углу большую сальную свечу и направился к лежащему Иргизу…
Десятника пытали до утра, но ни бичи, ни огонь, ни щепочки, забитые под ногти, не исторгли у него даже стона. Живое тело, бунтуя против невыносимой боли, содрогалось и корчилось, а уста молчали. Мишка был словно не в себе. Его время от времени тоже били, но не сами пытки сломали парня, а эта жестокая встреча на родине. И вдруг что-то понял.
– Вы не наши! – закричал он. – Вы не стража, а разбойники. Это вы служите Мамаю, проклятые!.. Я самому государю скажу!
Бастрык загоготал, велел отстегать Мишку и вместе с полумертвым десятником бросить в поруб.
– Слышь, начальник, – доложил встревоженный стражник, – энти там, в клети, бунтуют, дверь ломят.
– А вы их рассадите по разным клетям. Запоры тут не хуже, чем у нас в Холщове, выдюжат.
Бастрык кинул палачам еще по монете, груду же разделил на две части. Одну ссыпал в кошель – для тысяцкого, другую – в сундук, но не тот, где заперта икона. Теперь мысли его подручных будут вертеться вокруг сундука с ордынским золотом, об иконе они и не вспомнят…
Боярин Авдей выслушал о поимке лазутчиков с любопытством и снова похвалил Бастрыка.
– Золото ихнее, видно, на войско отдать надо, – осторожно заикнулся Бастрык, выложив кошель на стол.
Постное лицо Авдея отмякло, бородка дрогнула, маленькие глазки заблестели, он даже по плечу похлопал Бастрыка.
– Отдадим, непременно отдадим на войско, – и торопливо запер кошель в железный боярский сундук. – А с ордынцами-то чего будем делать, Федя? Может, спровадим их к воеводе – пусть его казнит.
– Помилуй, Авдей Кирилыч! Нашто они воеводе? Нового все одно не скажут. Уж я как этого басурмана пытал – молчит, будто деревянный. Мы поймали – нам и честь.
– Тож верно. Повесим-ка их к приезду князя – пусть видит, што мы тут не дремлем.
– Верно, Авдей Кирилыч! К приезду князя велю сладить им хоромы со двумя столбами да с перекладиной. А этого, толмача ихнего, заодно, што ль?
– Коли прихвостень – думать неча.
На том порешили. Бастрык постарался замазать рты стражникам золотом и серебром, однако слух просочился в город. Заговорили о поимке лазутчиков, которые шли убить государя и поджечь Коломну. Бастрык встревожился: слух может дойти до воеводы, тот потребует ордынцев к себе, и придется держать ответ за икону. Однако же расстаться с огромным состоянием, которое она в себе заключала, Бастрык не мог – икона с окладом стоила, вероятно, всего, что когда-либо проходило через его руки. Другого такого случая не будет. Если что – прикинуться простачком, сказать, будто принял ее за простой образ из деревенской церкви да и отослал опять в деревню с прохожим странником-богомольцем. Поверят ли?.. В голову закрадывалась пугающая мысль – вдруг ордынцы знают всю ценность иконы и, действительно, везли
