конечно, обидели на всю жизнь, поэтому я и уехал. Вы Нестерова не видели? Экстрасенса?
– Видели, – сказала Шура.
– Когда?
– Вчера!
Женщины рассмеялись, Прохоров ушел, досадуя, что потерял время.
Нестеров будто растворился.
Нестеров будто растворился в своем состоянии, а состояние было по-прежнему нехорошим. С большим трудом он вынырнул из него, сконцентрировался на задаче, поднял руки над Львом Ильичем и начал произносить формулы, которые когда-то вычитал в книге по практической психологии и посчитал неплохими для использования. Они были похожи на стихотворные считалки, а всё, что с ритмом и рифмой, как известно, доходит до сознания быстрее.
– Десять. Свои силы умеем взвесить. Девять. Знаем, что будем делать. Восемь. Гордо голову носим. Семь. Усталость ушла совсем. Шесть. В теле желанье движенья есть.
Юлюкин и Андрей Ильич с любопытством слушали и наблюдали. Но пока не видели в теле Льва Ильича желанья осмысленного движенья – и даже намека на это желанье. Он лишь слегка покачивал головой, как фарфоровая кукла.
– Пять. Хорошее настроение опять, – продолжал Нестеров. – Четыре. Радует всё, что в мире. Три. Бодрость и здоровье внутри. Два. Свежая, ясная голова. Один! Я себе господин! – возвысил голос Нестеров. – Смелее! Делаем глубокий вдох, чуть потягиваемся, открываем глаза!
Увы, Лев Ильич не сделал глубокого вздоха, не потянулся, а насчет глаз Нестеров сказал ошибочно: они у Льва Ильича и так были открыты.
В это время раздался стук в дверь.
– Попросите не мешать! – резко сказал Нестеров. Андрей Ильич посмотрел на Юлюкина, тот понял, пошел к двери. Приоткрыв, увидел Прохорова.
– Нестерова нет здесь? – спросил тот.
– Какого Нестерова? А... Нет, нету.
Юлюкин захлопнул дверь, а Прохоров крикнул:
– А чего это ты закрылся?
– Учет у меня! – ответил Юлюкин. – Перепись материальных ценностей!
Прохоров, пожав плечами, ушел. А Юлюкин, возвращаясь, чуть не вскрикнул, наткнувшись на неизвестного человека.
– Кто это?
– Я, собственно...
Юлюкин вспомнил. Это был Шестернев, заведующий клубом, но фактически сторож, так как клуб давно бездействовал.
– Чего ты бродишь тут? – рассердился Юлюкин. – Иди домой.
– Я вообще-то при клубе... Комната у меня... А что тут происходит?
– Не твое дело. Иди в свою комнату и сторожи там. Изнутри. И никому ни слова.
– А о чем?
– Ни о чем!
Вернувшись к Нестерову и Андрею Ильичу, Юлюкин сказал, что был Прохоров.
– Вы ему ничего не говорите, – предупредил он Нестерова. – И вообще – никому. А то такие слухи по селу пойдут!
– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил Андрей Ильич, с тоской глядя на непроницаемое лицо брата. Нестеров объяснил:
– Человек в такое состояние входит внезапно и выходит из него тоже внезапно. Бывает, на что-то откликается. На что-то хорошее. Или, наоборот, плохое.
Андрей Ильич, тут же уловив мысль, спросил:
– Лёва, груздей маринованных хочешь? А водочки холодной? А в Сочи поехать?
Лев Ильич на эти соблазны не откликнулся.
– Ну-ка, отойдите-ка, – сказал Андрей Ильич Юлюкину и Нестерову.
Те отошли, а Андрей Ильич, склонившись к уху брата, горячо прошептал:
– Лёва, Настю из Полынска помнишь? Блондинку шестьдесят девяносто на шестьдесят? То есть наоборот. Помнишь?
Реакции не было. Андрей Ильич решил перейти от пряника к другому орудию воздействия.
– А ревизию прошлого года помнишь? Чуть дело на тебя не завели, помнишь?.. Лёва, а помнишь, как мы в детстве за грушами полезли и вдруг – сторож идет! – выкрикнул Андрей Ильич.
Лев Ильич издал короткий беспокойный звук – и опять замер.
– Не получается, – сказал Андрей Ильич Нестерову. – Давайте опять вы.
– Мне надо немного отдохнуть. Выпить кофе хотя бы. Давайте через час-другой я приду и попробуем повторить.
– А если не придете? – не постеснялся спросить Юлюкин.
Нестерова это возмутило:
– Послушайте!.. Я, в конце концов, не гастролер, не шарлатан и не... Пока я не приведу его в нормальное состояние, я не уеду! Но я должен сам прийти в нормальное состояние!
– Хорошо, хорошо, идите, но через час ждем, – сказал Андрей Ильич.
Юлюкин, выпустив Нестерова, вернулся к Андрею Ильичу, который, сидя на корточках перед братом, заглядывал ему снизу в глаза и причитал:
– Лёва, Лёва, что же с тобой, а? Ты хоть меня слышишь? А?
Лев Ильич кивнул.
– Или не слышишь?
Лев Ильич кивнул.
– Может, из города врача позвать? – предложил Юлюкин.
– Ни в коем случае! Это же позор на весь район! На всю область! Засмеют! А он мне брат, между прочим!.. Вот что... Получится у экстрасенса или нет, а ты сходи за старухой Акупацией. Может, она что сделает?
– У меня ревматизм в два приема вылечила, – вспомнил Юлюкин.
Он с огромной осторожностью выскользнул из клуба и огородами пошел к старухе Акупации, которая получила прозвище за то, что в самом деле была в войну на оккупированных землях и часто рассказывала об этом, но славилась совсем другим: умением лечить травами, заговорами и разными настойками. Но хоть она и вылечила у него ревматизм, однако в таком сложном деле Юлюкин на нее не очень надеялся. И все- таки пошел. Потому что есть такие моменты: знаешь, что толку не будет, а всё равно делаешь.
Есть такие моменты: знаешь, что толку не будет, а всё равно делаешь. Казалось бы, сколько раз Клавдия-Анжела отшивала Володьку, пора бы ему догадаться, что его дело не выгорит, и он даже догадывается, но в себе не властен.
Он ждал Клавдию-Анжелу у дома.
– Правда, что ли, уезжать собралась? – спросил он, неизвестно откуда узнав это.
– Собралась, – коротко ответила Клавдия-Анжела, ничуть не удивившись его осведомленности.
– А с чего это ты? Может, тебе экстрасенс как-то на психику подействовал?
– Давно у меня уже нет никакой психики, Володя. Одна тоска.
– Всё равно зря спешишь. Будто у тебя тут совсем никаких вариантов нету?
Клавдия-Анжела собиралась уже войти в дом, но вдруг обернулась, поставила сумки с продуктами и вскрикнула:
– Господи, три года одно и то же! Хочешь, прямо скажу?
– Хочу, – насупился Володька, боясь предстоящих слов, но соблюдая мужество.
– Я, Володь, понимаешь ли, женщина... – призналась Клавдия-Анжела. Володька тут же откликнулся – причем без всякого юмора:
– Заметно вообще-то.
– Спасибо. Но время идет. Мне семьи хочется. А ты, Володь, все-таки слишком молодой. Представь,
