момент юридически считается, Борис Петрович, что факт вашей жизни в Анисовке не доказан!
Ваучер, поглотав воздух, заявил:
– Ну, оглоеды, ничего! Я сейчас к племяннику поеду, он мне все документы выправит! В один момент! Договорились до чего: факт жизни не доказан! Вы у меня за это оскорбление еще прощения попросите! Через суд!
Через суд! – мысленно твердил Ваучер, выходя из администрации, хотя сам понимал, что до суда дело доводить не будет. Пока, по крайней мере. Суд – дело ненадежное. Адвокаты, волокита, бумажки, тот тому дал, этот другому еще больше. Как всякий уроженец нашей страны, он не верил в справедливость и действенность судов. Он знал, что всё решают живые люди в зависимости от их положения. И у него, к счастью, есть человек, который заступится, – родной племянник Трошин Илья Дмитриевич, большой человек в городе Сарайске.
И Ваучер отправился к нему немедленно.
Но сначала мы сами появимся у Ильи Дмитриевича. Просто из любопытства. А то получается: торчим в деревне, только про нее и рассказываем, будто больше нигде жизни нет. А она есть, она бурлит и клокочет.
Илья Дмитриевич в своем кабинете вот уже битый час добивается вразумительных слов от подчиненного по фамилии Хорохорьцев.
– Что ты мне подсунул, а? – гремит Трошин. – Вот правильно сказано: попроси дурака бутылку водки принести, так он одну и принесет!
– Но вы же сказали, Илья Дмитриевич, данные за квартал, – оправдывается Хорохорьцев. Мимолетно заметим, что слово квартал он произносит, конечно же, с ударением на первый слог в соответствии с устоявшимися правилами чиновничьего диалекта русского языка.
– Кому сказал? Тебе сказал? – уточняет Трошин.
– Через Симукова.
– А у тебя кто начальник, Симуков или я? – задает Трошин коварный вопрос.
Хорохорьцев ответ знает:
– Вы, конечно...
– Так ты мог уточнить? Мог или нет?
– Симуков сказал...
– Это я уже слышал! Я тебя про другое спрашиваю: ты мог уточнить или не мог?
– Мог, – сознается Хорохорьцев.
– Почему не уточнил?
– Я думал...
– Вот, ё, говорить с вами! Я тебя не спрашиваю, что ты там думал, я спрашиваю: мог уточнить или нет?
– Мог.
– Почему не уточнил?
Хорохорьцев молчит.
Трошин ждет. Он терпелив. Но и его терпение кончается.
– Але, ты заснул, что ли?
– Виноват, Илья Дмитриевич, – кается Хорохорьцев.
– Я и сам знаю, что ты виноват! Меня один-единственный вопрос интересует, на который ты никак не можешь ответить! Или не хочешь! Вопрос-то простой: мог уточнить?
– Мог.
– Почему не уточнил? Может, у нас всю неделю телефоны не работали? Или ты ко мне на этаж подняться не мог, ноги заболели, а в лифте тебя тошнит? А? Или, может, ты подумал, что я тебе уже не начальник? Почему? А? Жду ответа!
Хорохорьцев уже изнемог. Тут на его счастье зазвонил телефон, и Трошин взял трубку.
– Да? Какой дядя? А... Ну, пропустите.
Он брякнул трубкой и приказал Хорохорьцеву:
– Иди. И отчет чтобы послезавтра был! В крайнем случае – к пятнице!
– Так пятница как раз послезавтра.
– Вот и подготовь!
– Постараюсь! – пообещал Хорохорьцев и вымелся из кабинета.
Такова напряженная настоящая жизнь делового города, это вам не семечки лузгать. Но Ваучер не думал об этом, он вошел свойски, попросту.
Он вошел попросту, а Илья Дмитриевич тут же переменился, стал приветливым и радушным, велел принести чаю. Спрашивал:
– Ты там не зажился еще, дядь Борь? Или решил остаться?
– Какого шута остаться! Дом продать не могу!
– Не берут? Ну и плюнь на него, – посоветовал племянник.
– Как это плюнь? Это деньги!
– Да какие там деньги? Тебе разве чего не хватает, мы тебя разве обижаем?
– Не обижаете, спасибо. Только ты пойми, это же издевательство! Оказывается, у них дом в планах не значится! И я не значусь!
– Это понятно, прописка-то у тебя другая.
Племянник не мог понять, почему дядя так волнуется из-за пустяков, а Ваучер не мог понять, почему племянник так равнодушен к серьезному делу.
– Да хрен с ней, с пропиской, – закричал Ваучер. – Они не желают признавать, что я там вообще жил!
– Как это?
– А так это! Говорят: нет доказательств!
– Да ты не волнуйся. Что значит нет доказательств? Какие-то у них есть книги учета, записи, всё такое прочее?
– Нету ничего! Что сгорело, что потерялось. А то и сами засунули куда, с них станется!
– Но у тебя-то есть какие-то документы?
– Да тоже ничего нет, – признался Ваучер. – Я сроду об этом не думал. Метрика только и паспорт с местом рождения. А без того, что я там жил, они не желают дом регистрировать, понимаешь ты или нет?
– Понимаю.
– Так навел бы порядок! Ты начальство или нет?
– Я начальство по другим вопросам, дядь Борь. У меня все городское электричество на шее.
– Но ты ведь у другого начальства в друзьях! Сам хвастал, что к губернатору левой ногой дверь открываешь!
– Ну, открываю. Ты хочешь, чтобы я пришел и сказал: помоги моему дяде дом продать?
– Да не в доме дело! Оскорбляют до глубины души, за человека не считают!
– Еще лучше. Это как будет выглядеть? Помоги моему дяде восстановить человеческое достоинство и гражданство в селе Анисовка?
Ваучер обиделся:
– Тебе смешно?
– Дядь Борь, ты пойми: есть знакомства – как золотой фонд. Расходовать надо экономно, а не по мелочам. Если у тебя, не дай бог, что-то серьезное, я хоть до президента дойду, для меня родственники – святое...
– Это мелочь для тебя? Мелочь?! Ладно, племянник! Спасибо! Один раз попросил...
И Ваучер пошел из кабинета.
– Да постой! Дядь Борь, ты чего? Да стой ты! – закричал племянник.
Но Ваучер даже не оглянулся.
Плохо ему было. Тяжело. Это всегда тяжело: когда твердо надеешься на человека, а человек оказывается совсем другим.
