раз за парня принимали, я серьезно. А чего: штаны, свитер – как у пацана, спасибо, кто джинсы придумал – многофункциональная одежка! А тебе тут несколько раз звонил какой-то твой приятель, очень ты ему нужен. Телефон оставил. Мой тезка, кстати.
И дала бумажку. Номер телефона, и – «Саша Сотин».
Валько позвонило.
Сотин страшно обрадовался и предложил встретиться. Хоть сейчас. Назвал адрес.
Валько привело себя в порядок и отправилось.
За зиму отросли волосы, да еще оно надело темные очки – чтобы никто не узнал.
Но все-таки попался один из бывших соратников по комсомолу: шел навстречу, вопросительно вглядывался, готов был улыбнуться и поздороваться (то ли не знал ничего про Валько, то ли в этот момент не вспомнил, а может, просто, как это часто бывает, первое движение души); Валько прошло мимо.
Ранневесенний город был грязен и уныл. Показалось, что и жители стали грязнее и унылее, чем раньше. Ковыляющий по ухабам переполненный транспорт. Неожиданно чистый, замощенный разноцветными плитками, кусок тротуара, вывеска: «СТАНДАРТ. КОММЕРЧЕСКИЙ БАНК». У банка чего-то выжидает старик – причем не бомж, не нищий, в чистом плаще и даже в шляпе. Вот молодой человек, входя в банк, щелчком швырнул сигарету, старик бросился, поднял окурок и тут же сунул в рот.
И очереди, очереди, очереди.
Сотин встретил Валько с преувеличенной радостью. Жил он в «сталинке», в однокомнатной квартире с высокими потолками, по всем стенам – стеллажи с книгами, жил с девушкой – рослой, на полголовы выше его, молчаливой.
– Стелла! – представил Сотин. – Жена, как ни странно. Я ведь вернулся, женился, вообще многое изменилось.
Валько спросило про общих знакомых. Сотин знал о них мало. Юлия растит ребенка и, кажется, одна. Салыкин работает в какой-то газете.
– А Гера?
– Какой Гера?
– Кочергин. Ты же его вроде знал?
– А. Большой человек стал. Но это неинтересно. Мне про тебя интересно.
– Может, не будем?
– Будем, – твердо сказал Сотин. – Я психиатр, со мной можешь быть откровенным.
– Ты научную работу обо мне хочешь написать?
– Не исключено. Нет, вряд ли. Разве что одну главу. Я ведь как раз занимаюсь проблемами, связанными с полом, но не широко с полом, в психиатрии все связано с полом или почти все, а с полом в социальном аспекте, с транскрипцией половых вопросов в контексте общества, социума[28] . И дело не в пошлых темах равенства мужчин и женщин, это для газет, чепуха. Пол и свобода, вот тема!
– А у Фрейда разве не все сказано? – улыбнулось Валько.
– Фрейд – чепуха! – отмахнулся Сотин от своего бывшего кумира. – Какой Фрейд? Его теории применимы только к патологиям, к клинике, а жизнь – шире! Почитай Юнга, постфрейдистов, я тебе дам!
– Не надо, – сказало Валько. – И вообще, сволочь ты, Саша, – Валько смягчило слово усмешкой. – Сколько не виделись, а ты даже не спросил, как я живу.
– А что? Неприятности?
– Не без этого. Полгода работал сторожем при дачах. Куда я теперь?
– Куда? Да везде! Я, может, тебя искал именно для того, чтобы помочь!
– Каким образом?
– А таким! Ты ведь, наверно, сам не понимаешь выгод своего положения! Это же чудесно: быть одним, а чувствовать себя другим! Ты, кстати, кем себя чувствуешь? Я как друг спрашиваю, не как психиатр.
Валько оглянулось на Стеллу, которая полулежала на софе, набросив плед на длинные ноги, и листала какую-то книгу.
– Она – свой человек, – сказал Сотин. – Но может выйти, если хочешь.
– Да ладно. Кем я себя чувствую? Никем. Ни тем, ни сем.
– Это понятно, но какие-то влечения преобладают же! Не может же быть, чтобы ты был совсем как дерево! Кого ты больше хочешь, мужчин или женщин?
– Никого.
– Фе-но-ме-наль-но! – запел, закрутил головой Сотин, радуясь такому редкостному уродству и тому, что ему первому предстоит это уродство профессионально исследовать. – Это же просто в точку! У меня третья глава так и заканчивается, риторическим вопросом. Вроде того: мы не можем провести эксперимент, как повел бы себя в социуме бесполый человек, так как абсолютно бесполых людей не бывает. Ну, психические отклонения не в счет. Человек и дирижаблем может себя вообразить, есть у меня такой пациент, мечтал в школе о путешествиях, строил модели самолетов и дирижаблей, а недавно сам дирижаблем и стал. Но все равно он ощущает себя дирижаблем-мужчиной. Вот, и я хотел сразу переходить к выводам, а выводы такие, что все рассуждения о свободе – бред, ибо человек несвободен от рождения уже в силу того, что мужчина или женщина. Ведь свобода есть что? Свобода есть – наличие выбора! – увлеченно повествовал Сотин, поглядывая на Стеллу, которая хоть и не выражала восхищения его умом, но слушала внимательно. – Пусть это выбор, ограниченный и обусловленный социумом, но выбор, поэтому, казалось бы, чем более развит социум, тем шире выбор. Да ничего подобного! Человек родился – и уже мужик. Или баба. Какой тут выбор?
– Так можно до абсурда дойти, – негромко сказала Стелла. – Кто-то родился в Африке, а кто-то в тундре, значит – и тут сразу же нет выбора.
– Согласен! Место рождения тоже ограничивает свободу! Те же москвичи, суки, с рождения имели преимущество – всегда! Они даже жрали лучше. И до сих пор жрут. Но все-таки у меня, к примеру, есть возможность, стать москвичом, и я даже им был – не понравилось, вернулся, как видите. Человек из тундры гипотетически тоже может переселиться в Африку, а африканец оказаться в чуме. Пол же – навсегда!
– Почему? Я очень близко знаю женщину, которая хочет стать мужчиной, – сказало Валько.
– Правда? Познакомишь? Хотя у меня такой материал уже есть. Так вот... О чем я? – спросил Сотин Стеллу.
– О том, что пол ограничивает свободу выбора.
– Ну да. Но это для меня уже аксиома – и не только для меня. Интересно то, как человек реализует пол. Есть мнение, что, в сущности, все действия мужчины – зарабатывание денег, достижение власти и все такое прочее, есть череда половых актов. Какой-нибудь, допустим, Ельцин страстно хотел вы...ать страну, а ему не давали, снимали со всех постов, потому что Горбачев и прочие сами по уши залезли в эту вагину. И вот он теперь президент, он стоит на трибуне, перед ним толпа, толпа ревет от восторга, и он трахает фактически эту толпу, а в ее лице страну, и это сильнейший психологический оргазм! Интересно, правда?
Валько пожало плечами:
– Извини, я это и без тебя знал.
– Откуда?
– Сам додумался.
– Ну-ну, – иронически сказал Сотин. И вдруг насторожился:
– Тут что-то неправильно. Это должно быть тебе несвойственно.
– Что?
– Стремление показать свой интеллект, желание быть правым – половой признак.
– А я не стремлюсь показать интеллект и не желаю быть правым. Я просто сказал.
– А, – успокоился Сотин. – Так вот. Я пошел дальше. Я доказываю, что на самом деле каждый человек не столько желает реализовать свои половые функции посредством социума, сколько на самом деле хочет избавиться от них. Казалось бы: чем выше человек, тем больше в нем мужского или, наоборот, женского, если это женщина. Но я наблюдаю за теми же политиками. Чем выше политик залез, чем больше у него власти, тем больше в нем бабского! И напротив, если баба-политик, то она становится форменным мужиком! Сталин был ревнивым, подозрительным, мстительным – как баба! Именно, Стеллочка, именно! – обратился
