Сотин к Стелле, хотя она и не думала возражать. – Гитлер – истероид, бабская натура! Хрущев ботинком стучал – это что, мужской поступок? Брежнев наряжался в ордена, как барышня! Горбачев – душечка, народ надо давить, как глупую жену, а он слишком прислушивается, чего народ хочет, чтобы угодить, а народ сам не знает, чего хочет! Ельцин...
– Ну, он-то мужик, – сказала Стелла.
– Пока! Пока он еще не натрахался! Но обабится, я тебе обещаю! Ты посмотри уже сейчас, какой он бывает капризный. Он губки поджимает, когда злится, совсем как твоя мамаша, извини!
Стелла не обиделась. Наоборот, одобрительно хмыкнула.
– Но черт с ними, с политиками, главное – к чему я это! – вдохновенно продолжал Сотин. – Я к тому, что на самом деле, реализуя свое мужское или женское, мужчины и женщины в результате меняются местами. Но в идеале они подсознательно хотят вовсе избавиться от пола! Это всех касается. В любых действиях! Даже если взять непосредственный контакт полов. Знаешь, что такое половой акт? Извини, откуда тебе знать. Нет, но теоретически знаешь, да?
– Ну.
– И – что это?
– Ну... Реализация полового влечения.
– Для чего?
– Чтобы получить удовольствие. А потом родить ребенка.
– Ага. А я тебе скажу так: половой акт на самом деле – процесс кастрации! Это для мужчин. У женщин это стерилизация называется. Правда, проходит время – и все по второму кругу, по третьему, как в поговорке: сколько ни ешь, на всю жизнь сыт не будешь. Что, не так? – спросил он Стеллу, уловив что-то в ее почти неподвижном лице.
– Да нет, так. Но, мне кажется, ничего нового в этом нет.
– В мире вообще ничего нового нет, – обиделся Сотин. – Мы занимаемся не изобретениями, а открытием того, что есть. А то, о чем я говорю, о связи пола и свободы – ты что-нибудь читала об этом?
– Я нет, но...
– Ну и молчи тогда! Вернемся к тебе, – предложил Сотин Валько, хотя оно не изъявляло такого желания. – У тебя уникальная возможность быть свободным. Я удивляюсь, почему ты ее не используешь?
– Каким образом?
– Элементарно. Я же говорю: всякое действие человека есть половой акт. Это не ново, но и я не утверждаю, что ново, – раздраженно оговорился Сотин, адресуясь к Стелле. И опять Валько: – Например, люди хотят завладеть чужой собственностью точно так же, как они хотят завладеть чужой женщиной или чужим мужчиной. Идя на это, они реализуют свою потенцию. Вор не просто крадет кошелек, он его трахает и получает удовольствие. Чтобы в результате кастрировать себя, но это ладно, пока опустим. В сущности, всем хочется украсть чужой кошелек. Почему не крадут? А потому же, почему не берут всех женщин, которых хотят: страх оказаться несостоятельным! Вдруг не получится, вдруг не удастся? Понимаешь? Боятся ущемления самолюбия – полового в первую очередь! А ты не должен ничего бояться! Ведь не боишься?
– В общем-то нет, – кивнуло Валько.
Почти все, что говорил ему Сотин, показалось Валько бредом, завиральностью, но сквозь это проглядывали какие-то крупицы чего-то такого, что заставляло его внимательно слушать, и что, пожалуй, в самом деле имело отношение к нему.
– Я бы на твоем месте устроил из своей жизни великолепную игру! Ты же запросто можешь быть один день женщиной, другой – мужчиной. Ты можешь позволить себе совершать все, потому что совесть тоже половая категория, так я считаю. Или у тебя все-таки есть совесть?
Валько улыбнулось и ответило уклончиво:
– Более или менее.
– Вот! – воскликнул Сотин, будто Валько не уклонилось, а подтвердило. – Я бы на твоем месте проводил эксперименты и выяснил пределы своей свободы. Мне кажется, у тебя этих пределов нет! Не должно быть!
– А ты бы сам над собой провел эксперимент, – предложила Стелла. При этом не подстрекала, а – видно было – хотела услышать, что ответит Сотин.
– Не могу! Рад бы – пол помешает! Я пробовал, ты же знаешь.
– Ну да. Напиться, прохожих матом ругать и по морде получить – серьезный эксперимент. Его вся мужская часть России каждый день проводит. Да и женская уже тоже, – вздохнула Стелла.
– Не слушай ее, – сказал Сотин Валько. – Я бы на твоем месте экспериментировал и вел дневник.
– А потом отдал бы его тебе?
– Не обязательно. Хотя, я мог бы помочь это даже опубликовать. На Западе. Будет бешеный успех, обещаю. Что смотришь? Счастья ты своего не видишь, вот что я тебе скажу!
– Я буду счастлив, если ты мне чаю предложишь.
– Да пожалуйста!
Сотин посмотрел на Стеллу.
Она пожала плечами.
– В твоем доме гость, хозяйка! – сказал он шутливо, но при этом довольно сердито.
– Твой гость, хозяин! – парировала Стелла.
– Вежливая ты, – попенял Сотин.
– Не меньше тебя. И ты же меня не за это любишь. Тебя же домохозяйки не интересуют, сам говорил. Тебя интересуют парадоксальные люди, правда? Так вот, я парадоксально отказываюсь подавать вам чай. Чтобы ты меня не разлюбил за банальность.
Сотин фыркнул, но, кажется, остался доволен словами Стеллы. И даже глянул, уходя, на Валько с некоторой горделивостью: вот, дескать, какая остроумная жена у меня, оцени!
А Стелла, оставшись с Валько, спросила:
– Вы давно его знаете?
– Десять лет. Даже больше.
– Как он вам кажется?
– В каком смысле?
– Ну, вообще?
Валько пожало плечами.
– То есть – не очень изменился?
– Да не особенно. А что?
– Слишком он увлекся своей научной деятельностью. Раньше его интересовали и нормальные вещи. Практические. Умел одеваться, например, знал в этом вкус. Любил, чтобы хорошие вещи были. До мелочей: бритва, зубная щетка, понимаете? А сейчас как-то махнул на это рукой. Ходит в одних джинсах полгода, даже постирать не дает, усы отпустил, висят...
– Ничего особенного. Человек науки. Они все такие.
– Да нет, тут сложнее. Если бы только теории, у него и в жизни какие-то идеи. Я, например, хочу ребенка. А он говорит: я, говорит, точно знаю, что от меня родится псих. Мне кажется, у него именно с головой не все в порядке. Как вы думаете?
Валько пожало плечами. Не первый раз ему приходилось удивляться, как легко и женщины и мужчины выдают самые интимные тайны своих партнеров абсолютно постороннему человеку. А Стелла тихо и торопливо рассказала, что и насчет научной работы Сотина она тоже сомневается: что-то пишет, пишет с утра до ночи, вернее, больше ночью, а результатов не видно. Говорит, что три главы написал, а где эти три главы? А основную работу в клинике запустил, хорошо, что папа еще при деле, прикрывает его, а что будет потом?
Говоря это, она прислушивалась к звукам на кухне.
Наконец, все выложив и не дождавшись от Валько какой-либо оценки (возможно, и не ждала), спросила деликатно, осторожно:
– Вам тяжело, наверно?
