живо загнала знакомому барыге, когда осталась одна, а потом переехала в район трущоб, где было дёшево и погано, и стала сдавать свою хату за несколько монет в час – тем, кому требовалось перепихнуться или сварить на моей плите какую-нибудь дрянь.
Про всё это в письмах, наверное, не писали. По крайней мере, все остальные люди.
А потом я плюнула и написала. В конце концов, это было не страшнее того, что случилось со мной потом, а многое она уже слышала. Конечно, я не училась на писателя, и потому фразы у меня выходили короткие и резкие. Со стороны, наверное, было похоже, что я рублю дрова или вколачиваю гвозди. Точно такими же были и мысли. Тут же я вспомнила, что именно тогда познакомилась с Ником.
Он припёрся ко мне в хату, выложил на кухонный стол пару потускневших монет вместе с крошками и подсолнечной шелухой и вежливо подождал, пока я отвалю в комнату. Отваливать из хаты совсем я не собиралась – после того, как мне чуть не устроили пожар, я перестала заниматься благотворительностью такого масштаба. Всё, что в тот раз было в загаженной миске, вылетело в раковину, хозяин миски вылетел на лестницу в компании с фиолетовым бланшем, а я с тех пор всегда оставалась неподалёку.
Через полчаса Ник вышел, окутанный клубами едкого дыма, и сел напротив меня покурить. Наверное, это и был какой-то из переломных моментов моей жизни – когда он посмотрел мне в глаза и, видать, не увидел там ничего. Ни страха, ни сожаления, ни сомнений.
– Послушай-ка, – слегонца в нос сказал он, – как я погляжу, ты не прочь заработать.
– Дальше, – предложила я.
– Ну, – чтобы Ник когда-нибудь сразу говорил, что и от кого он хочет? Ни в жизнь. – Пожалуй, я смогу тебе кое-что предложить…
– Это смотря что, – сказала я, размышляя над тем, сразу дать ему в глаз или подождать. Я была убеждена, что он предложит что-нибудь из серии 'минет за двадцатку' или что-то вроде того.
– Ну, я не совсем уверен, что стоит вот так сразу об этом… – он посмотрел на струйку дыма, и снова затянулся.
– Хорошо, – согласилась я. – Давай о другом. Об этом поговорим тогда, когда ты решишь перестать трахать мне мозги.
– Я не трахаю тебе мозги, – обиделся Ник.
Так он тянул кота за яйца ещё минут десять, и дело кончилось тем, что его варево на моей плите превратилось в полную шнягу. Это был первый номер программы. А вторым номером он быстро сбацал резервный вариант. Относить эту дрянь пришлось уже мне, в качестве помощника аптекаря, а через неделю – полноправного компаньона. Как вскоре выяснилось, компаньонство не ограничивалось только выбиванием денег за то, что опять же выкруживали мы оба: кроме того, была тема под кодовым названием безопасность.
– Послушай-ка, – говорил Ник обеспокоенно. – У нас проблемы.
– Да? – спрашивала я.
Обычно это начиналось так. Надо было дать ему время повращать шариками.
– Это надо обмозговать, – решал он и извлекал из заначки какой-нибудь припасённый именно для вращения шариками, роликами и всем остальным содержимым черепушки в экстренных случаях стимулятор в виде жидкости или порошка, от запаха которых меня начинало тошнить.
В итоге рождалась идея, простая, как блин – но она срабатывала всегда.
'Безопасность' вскоре превратилась в ещё одну статью дохода. 'Нет человека – нет проблемы', – глубокомысленно изрекал Ник. Вот только докторше рассказывать дальше я не собиралась. Не потому, что мне было жалко или лень – я с удовольствием вывалила бы ей любой живописный эпизод со всеми подробностями, – а потому, что не стоило.
Кстати, про эпизод. Это была неплохая мысль. Если она проглотит такое – значит, мне нечего опасаться. Потому что мне относительно легко было орать сегодня самой себе про то, что я никому и ничего не должна, что я – это я, и больше никто другой. Это было днём, и это было наедине с собой. А вот реализовать такое на практике оказалось гораздо сложнее. И страшнее. Не потому, что мне надавали бы по голове – а потому, что я хотела получить от неё больше одного письма.
Хотела.
Без дураков.
И ещё мне снова очень не хотелось обломаться.
Ведь не отправлять же мне было в свой город телеграмму Нику, с просьбой изобразить со мной оживлённую переписку – даже за умеренную плату? Если этот засранец вообще ещё коптил где-то небо.
Я пососала ручку и продолжила сочинять шедевр, который в другие времена и в другом месте послужил бы прекрасным компроматом и укатал бы меня за казённый счёт на элитный северный курорт.
Я вывалила ей всё это, а затем приступила к самому главному: что было, когда мне пришлось первый раз самой разгребать дерьмо.
Почему-то людей страшно интересуют все 'первые разы', чем бы это ни было – первым сексом, первым блином комом или первым убийством.
На самом деле это только так зверски звучит – убийство… первое… вы же зверюга, матушка, не иначе… Тьфу, что тут ещё скажешь?! Я хохотала на весь сортир и снова чуть не навернулась со скользкого унитазного фаянса. Такими зверюгами там был каждый. Не тут, где это – работа, а там, в городе, где из моего полуподвального оконца виднелась красная кирпичная труба какого-то завода, куда в начале седьмого мимо меня тащились работяги, шкрябая по асфальту ботинками и заменяя мне будильник. Там, где такого же работягу, клейщика афиш, прибило упавшим щитом, а вокруг стояла и глазела толпа домохозяек с корзинками в руках и детьми. Дети даже не спрашивали, что случилось, они просто стояли и с интересом смотрели. Гоночное авто сшибало мальчишку, который катался на роликах – и уже другие дети так же стояли и смотрели: они всё равно видели дохлых голубей или полудохлых или уже совсем дохлых наркоманов на ступеньках своих подъездов. От меня такая публика вываливала сразу на улицу, но если бы кто-то отъехал в моей хате, я так же равнодушно глядела бы на труп, не забыв, правда, предварительно обшарить его карманы. Смерть была рядом всегда, и какая разница, каким манером человек отбрасывал коньки, если у окружающих это могло вызвать интерес только в качестве свежего повода для сплетен? Иногда мне казалось – конечно, когда мне приходила блажь подумать об этом, – что я просто оправдываю себя этим замшелым понятием 'кодекс чести', которое, конечно, как ни крути, было у моей семьи. Он не принимал много чего, и, например, из-за него я сидела сейчас на холодном горшке вместо того, чтоб валяться в кровати. Зато он принимал убийство, как таковое. Но было и другое. Сраный город, и сраная страна, где смерть была так же обыденна, как завтрак утром и ужин вечером. Это был очередной объективный факт этого мира.
Дело было только в том, что не все зарабатывали на этом деньги и в процессе были спокойны, словно удав.
Интересно, а Старый город был хоть отдалённо похож на мой? С этими его художниками над обрывом над скалами, которые выгребались туда почти каждый день? Они раскладывали на траве свои сумки, похожие на охотничьи – с едой, термосами с чаем и, может, чем-нибудь ещё. С чопорными дамами в вуалетках, идущими каждое воскресенье после мессы? С мясником, который делал мою любимую колбасу, а кроме того, сидел в соломенной шляпе с удочкой на берегу быстрой речки? А ведь он тоже резал, чёрт дери, своих свиней…
Я перевернула листок, такой мятый, будто я подтирала им задницу, а не писала письмо, и продолжила.
Что у нас там? О, да, первый раз.
– Ну, видишь ли, – начал Ник в тот день – снова издалека. – Я, конечно, сам смог бы сделать это, но…
– Но? – подтолкнула я.
– Начнём с того, что я это уже делал, – сказал он.
– Ну, и? – спросила я.
– Значит, очередь за тобой, – пояснил он.
Ну, в общем, Ник не врал. Он мог рассказывать кому угодно страшные истории про то, как когда-то в разборках всадил обидчику заточенную отвёртку 'прямиком в почку' – я-то знала, что он всегда
