– Всё началось с чашки чая… с записки… с цепочки. Или нет? – у меня кончились слова. Логика не кончилась – она просто-напросто и не начиналась, и я нагромоздила всё подряд, словно лепила снеговика, а в итоге вышел монстр из фильма ужасов. Запас смелости, видать, тоже был на исходе.
– Не знаю, – ответила Адель. – Если тебя не устраивает ответ 'не знаю', то сейчас придётся выслушать встречный дебильный вопрос, только потом не орать о том, что он тебе тоже не нравится.
– Я уже чувствую, что он мне не понравится, – мрачно сказала я.
– И какой будет ответ? – она взяла серебряное кольцо от салфетки и крутила его в пальцах.
– Такой же, – честно ответила я. – О`кей, о`кей, давай я признаюсь, не сходя с этого места: я тупая.
– Эээм… – мне показалось, что Адель поперхнулась.
– Да, док? – переспросила я.
– Просто ничего не говори, – сказала она. – Это будет лучше, чем если ты начнёшь разыгрывать из себя полного кретина.
– Конечно, не полного, – возмутилась я.
– Половинку кретина, если тебе так больше нравится, – Адель засмеялась. – Это раз. И придуриваешься ты совершенно бездарно, это два. И ещё.
– Да, док? – я была сама вежливость. Даже после придуривающейся половинки кретина.
– Дождь кончился, – сказала она.
Похоже, ей тоже не очень-то нравились все эти местечки, даже если они никак не тянули на злачные. Не знаю, как Адель, а я когда-то переела всего этого так, что полезло из ушей.
Дверь снова окатила меня волной запахов – корабельной сосны, смолы и дождя – а потом бесшумно повернулась на петлях и плотно закупорила вход, как разбухшая пробка бутылку с вином.
Ветер стих, простыни над Больничной неподвижно висели на своём месте, и с них на нас капала вода. Впрочем, капли шлёпались отовсюду – с карнизов, ставен, косых балок под балкончиками, которые нависали прямо над головами.
И не было ни единого человека, словно Старый город снова вымер.
– Так ты ответишь на вопрос? – коварно спросила она. – Почему я?
На этом моменте я впала в ступор. Чёрт подери, и впрямь, она имела полное право донимать меня в точности таким же вопросом.
– Может, потому, что мне надо было рассказать? – предположила я.
– Ну вот. А мне надо было послушать, – она подвела итог.
– Ты тоже не прочь докопаться до смысла, а, док, ведь так? – сказала я. – Послушать зачем? Давай, скажи мне, что в старости ты хочешь написать книгу про какую-нибудь дрянь: про отморозков, маргиналов, или про войну, или про всё вместе.
Мы шли на расстоянии двух ладоней друг от друга, как вдруг неожиданно столкнулись, словно в той кофейне мне подлили в чай алкоголь, и ноги шли сами по себе, наплевав на то, куда хотело идти всё остальное.
– Ерунда, – отрезала Адель. – Я не умею писать.
– Откуда мне знать. Может быть, ты хочешь научиться? – напряжённо сказала я, отходя подальше.
– Вряд ли, – она тоже посмотрела куда-то между нами.
Теперь я следила за этими сорока сантиметрами пространства, словно заворожённая. 'Не всё сразу', – сказала Адель. Значит, расстояние меньше ладони точно было против правила номер раз. Она не произнесла вслух ни слова, однако, я готова была встать на руки и идти так, – только бы не нарушить хрупкое равновесие.
– И всё-таки – зачем? – снова спросила я.
– Наверное, у тебя в жизни была толпа людей, которые бежали следом, заглядывая тебе в рот, и умоляли поведать им хоть что-то? – саркастически сказала Адель. – Смотри-ка, ты уже начинаешь привередничать.
– Ну, положим, кое-кто стопудняк не прочь был узнать про всякую шнягу поподробнее, – пошутила я.
– И у этого кого-то были тяжёлые кулаки и не менее тяжёлые ботинки, – сказала она.
– Точно, док, – я засмеялась.
– Тебе не нужен был никто, а больше всего облом, так? – спросила Адель. – И потому любого встречного ты гнала поганой метлой.
Где-то хлопнула дверь, как когда-то, где-то не здесь и не теперь. Жизнь катилась, словно ком мокрого снега с горы, и ком этот навертелся, должно быть, с добрый сугроб, а я всё помнила ту весну и ту дверь…
– Я взяла на вооружение твою тактику, – словно извиняясь, сказала Адель. – Лобовая атака и никаких ребусов. Прости.
– Никаких ребусов, док, – я посмотрела на неё. – Почти любого встречного…
Если кто-то пытался просочиться в мою жизнь и в мою квартиру, то очень быстро получал такого пинка, что ещё долго летел без оглядки, увлекаемый вперёд своей чугунной тупой башкой. Да, это была клетка в подвале, с чёртовым грязным окном и с толпой разномастной обуви, которая гуляла за ним, когда сама того хотела, с кошачьим запахом изо всех углов, хотя у меня сроду не водилось кошки, просто им намертво пропиталось всё, что можно, – но это была Моя Квартира.
Я никого не пускала в свою жизнь. Кроме Джуд.
Если бы она захотела туда войти.
Наверное, если включить штуку, которую называют воображением, то моя жизнь по уровню дерьмовости не слишком-то отличалась от моей квартиры.
Джуд было наплевать на сральник – и там, и там.
Я не знаю, чего она хотела. Сейчас мне кажется, что этого не знал никто, в том числе и сама Джуд.
Войти в мою хату она хотела. Хотя бы время от времени – когда у неё был клиент и несколько монет для меня. Несколько монет в час – это было лучше, чем ничего.
Стояла самая отстойная весна на моём веку. Было холодно, промозгло, у меня завёлся насморк, зато не завелось достаточно денег, чтобы сунуть домовладельцу в пасть и отвалить восвояси. В компании носового платка в клеточку я гуляла через улицу от своего дома – потом обратно – потом снова через улицу, созерцая обоссаное стекло, – и прикидывала, что к чему.
Наконец, хлопнула дверь, и из недр дома появились Джуд и её кавалер. Он потоптался на месте, потом неловко повозил пятернёй по её волосам, точно трепал за уши собаку, и потопал прочь. Джуд подняла руку и несколько раз согнула пальцы, словно изображала говорящего гуся в кукольном театре.
– Пока-пока, – сказала она. Просто так, вникуда.
Ветер забрался ей под пальто, она запахнулась поплотнее и танцующей походкой пошла ко мне, вертя на пальце ключ.
Чёрт подери, спорю, она могла бы стать классной стриптизёршей, я бы сама не прочь была посмотреть, как она танцует на столе в туфлях на прозрачной платформе и с каблуками с мою ладонь высотой. Ладно, хрен с ним, со столом – я не прочь была, если бы Джуд сделала это хоть где-нибудь.
Ключ описал на её пальце последний круг и опустился в мою руку.
– Я позвоню? – сказала она в качестве прощания.
– Вот дерьмо! – вырвалось у меня вместо ответа. – Да, конечно, звони, Джуд, нет проблем.
– Дерьмо где именно? – поинтересовалась она.
– Везде, – с отвращением сказала я. – Посмотри вокруг.
– Да? – она почему-то сразу подняла глаза к небу, словно самый отстой должен был непременно оказаться там.
– Вокруг нас, Джуд, – уточнила я и высморкалась. – Всё чёрно-жёлтое.
– Даже так? – удивилась она.
– Будто смотришь через стекло кабака, мутное от табачной копоти, которое не мыли десять лет и не
