Я пошел к двери. Взялся за ручку.
– Пришли мне роз, – сказала она.
Мы нашли в городке еще работающий цветочный магазинчик, хотя там уже мыли пол перед закрытием.
– Она что, не понимает, что сейчас декабрь? – сказала Клэр. – Розы же сейчас целое состояние стоят!
– Если бы ты умирала и хотела роз, разве тебе не было бы все равно?
– Наверное.
Все, что у них оставалось, – это пятнадцать очень маленьких розовых розочек на длинных тонких стеблях. Их и розами-то с трудом можно было назвать. Они остались от свадьбы.
Мы поехали назад в больницу и отдали их медсестре, чтобы она передала их сразу же вместе с вложенной в букет открыткой, что на следующей неделе я привезу розы получше.
– Она их не заслуживает.
– Бедная старуха.
Мы остановились в гостинице рядом с Темзой. В старой гостинице со старыми деревянными балками, хорошей кухней и окнами спальни с видом на нагие ивы и медленные бурые воды реки.
Нас никто не знал. Мы зарегистрировались как муж и жена, неторопливо поужинали и тихо пошли спать.
– У меня это не впервые, – сказала Клэр. – Не слишком ли это тебя смущает?
– Даже лучше, – ответил я.
– У тебя нет никаких пунктиков насчет девственности?
– Насколько я знаю, никаких.
– Хорошо, – улыбнулась она.
Это началось с дружбы и переросло в страсть. А закончилось усталостью и смехом, шепотом и сном. Мне никогда не бывало так хорошо. Как ей – не знаю. Однако утром она не замедлила повторить программу.
В полдень в мирном согласии мы пошли к Джереми.
Он лежал на высокой кровати рядом с кучей дыхательных приспособлений. Однако дышал он сам. Как я понял, пока это было еще нестабильно, потому что, пока мы сидели у него, медсестра приходила проверять его каждые десять минут и смотрела, чтобы его рука постоянно лежала на кнопке вызова.
Он выглядел еще более тощим, чем обычно, бледен до серости, но мозг его ничуть не пострадал. Глаза светились прежним умом, и он, словно отгораживаясь от своего нынешнего унизительного положения, изображал дурачка. Медсестра при каждом посещении получала порцию занудного трепа.
Я стал было извиняться за то, что ему пришлось пережить, но он и слушать не стал.
– Не забывай, – сказал он, – я вошел туда потому, что сам захотел. Никто меня за шиворот не тащил. – Он окинул меня взглядом. – Твое лицо выглядит прекрасно. Как это ты так быстро оправился?
– Я всегда так.
– Всегда, – он слабо хихикнул. – Ну и веселая у тебя жизнь.
– Сколько ты тут еще проваляешься?
– Три-четыре дня.
– И все? – удивленно спросила Клэр. – Видок у тебя… ну…
Он был бледнее подушки. Однако кивнул и сказал:
– Я уже куда лучше дышу. Раз нет угрозы, что нервы отключатся, я могу идти. Хуже уже не будет.
– Я подвезу тебя, если нужно, – сказал я.
– Ловлю на слове.
Мы не слишком долго пробыли у него, поскольку разговор его явно утомлял, но прежде чем мы ушли, он сказал:
– Знаешь, этот газ так быстро подействовал. Не тот, медленный, что у дантиста. Я даже и сделать ничего не успел… словно кирпичную стену вдохнул.
После короткого молчания, полного воспоминаний, Клэр сказала:
– Там никто не выжил бы, если бы был один.
– Ты с чего это? – весело спросил Джереми.
Когда мы ехали назад в гостиницу, Клэр сказала:
– Ты не рассказал ему об Аманде.
– Времени еще полно.
– Он приехал в прошлое воскресенье, так как получил твое известие о том, что ты ее нашел. Он рассказал мне, пока мы сидели на кухне. Сказал, что у тебя что-то с телефоном, потому он и приехал.
