дорога от обычного одинокого возвращения домой. Словно камин в холодном доме, словно сахар в клубнике».
– Ты будешь не очень против, – сказал я, – если мы сделаем крюк и завернем проведать мою бабку?
Старухе было заметно хуже.
Она уже не сидела более-менее прямо, а бессильно лежала на подушках. Казалось, даже ее глаза утратили силу. В них не было упрямства и злобы, они уже не сверкали, словно бусинки.
– Ты ее привез? – спросила она.
Опять тебе ни «здравствуй», ни «пожалуйста». Может, ожидать от нее перемен в душе из-за перемен телесных было ошибкой. Может, изменились мои чувства к ней… но лишь ее ненависть ко мне оставалась прежней.
– Нет, – ответил я. – Не привез. Она пропала.
– Ты сказал, что найдешь ее.
– Она пропала.
Она слегка закашлялась, дергая тощим подбородком. На мгновение закрыла глаза, затем снова открыла. Слабая рука конвульсивно вцепилась в простыню.
– Оставьте ваши деньги Джеймсу, – сказал я.
Она покачала головой – в этом движении еле заметно отразилось ее непроходящее внутреннее упрямство.
– Тогда отдайте на благотворительность, – сказал я. – Приюту для собак.
– Ненавижу собак, – слабым голосом ответила она. Но уж решительность ее не была слабой.
– А как насчет спасательных шлюпок?
– Ненавижу море. Тошнит.
– На медицинские исследования?
– А мне от них лучше стало, что ли?
– Ладно, – медленно проговорил я, – а как насчет какой-нибудь религиозной организации?
– Ты спятил? Терпеть не могу религию. От них сплошные неприятности. От них войны. Ни пенни не дам.
Я без приглашения сел в кресло.
– Могу я что-нибудь для вас сделать? – спросил я. – Кроме поисков Аманды, конечно. Принести чего- нибудь? Вы чего-нибудь хотите?
Она еле слышно фыркнула.
– Не думай, что сможешь умаслить меня, чтобы я оставила тебе хоть какие-нибудь деньги. Не собираюсь.
– Я и подыхающей кошке принес бы воды, – сказал я. – Даже если бы она вцепилась мне в физиономию.
Она так и застыла с разинутым ртом.
– Как… ты… смеешь?
– А вы как смеете думать, что я ради ваших денег хоть пылинку сдую?
Рот ее вытянулся тонкой линией.
– Вам что-нибудь принести? – снова сказал я, не меняя тона. – Вы чего-нибудь хотите?
Она несколько секунд не могла ответить. Затем сказала:
– Уходи.
– Ладно, через минуту уйду, – сказал я. – Но я хочу предложить вам кое-что другое. – Я чуть-чуть подождал, но, поскольку она не стала сразу же возражать, продолжил: – На случай, если Аманда когда- нибудь отыщется… почему бы вам не написать на нее доверенность? Пусть капитал будет связан с кучей опекунов. Сделайте так, чтобы она сама никогда не могла бы получить эти деньги на руки… и никто из тех, кто охотился бы за ее состоянием. Сделайте так, чтобы никто, кроме Аманды лично, не мог бы получать от этого прибыль… пусть доходы выплачиваются только по указанию опекунов.
Она смотрела на меня из-под полуопущенных век.
– Где бы она ни была, – сказал я, – Аманде сейчас только семнадцать-девятнадцать лет. Слишком юна для того, чтобы унаследовать такую кучу денег без ограничений. Оставьте ей их с ограничениями… вроде стальной узды.
– Все?
– Мгм.
Она лежала молча, неподвижно.
Я ждал. Всю свою жизнь я ждал от бабки чего-нибудь, кроме злобы. Я мог ждать вечно.
– Уходи, – сказала она.
– Хорошо, – сказал я, вставая.
