— Он принес с собой.
— Как вы думаете, где он их хранил?
— Не знаю. Я человек осторожный. Подумал: «Узнают, что он снял деньги со счета, могут выследить по дороге…» Признаюсь — я послал на Кикар Цион младшего своего сына. Таля. «Посмотри за нищим, куда пойдет… Как бы чего не случилось…»
— Настоящий габровец, — заметил по этому поводу Бецалел. — Израильтяне о них не знают. А они самые скупые и хитрые на свете…
«Должно быть, он боялся, что Амран Коэн придет не один, — подумал я. — Покажет кому-то! А те проводят и ограбят…»
Я поддержал шутку Бецалела, хотя она не показалась смешной:
— Габровцы скупее, чем персы?
— У-у! Куда персам!..
Митко продолжил:
— Таль наблюдал за ним от самой Кикар Цион. Амран привез всю сумму наличными… Так что деньги у него были спрятаны дома…
— Полиция не нашла?
— Не думаю. В газетах бы написали…
— С вами беседовали полицейские?
— Следователь. Роберт Дов…
Митко пересказал некоторые вопросы, заданные До-вом. Я узнал этот стиль: «Полицейский в любом видит потенциального подозреваемого…»
Митко не заблуждался в отношении следователя.
— Дов сразу спросил: «Ты еще должен Амрану? Или выплатил долг полностью?»
— А ты? — Бецалел разлил напитки по рюмкам. — На здравие!
— Я говорю: «Коэна ведь убили? Квартира его осмотрена?» — «Да». — «Если я не отдал деньги — полиция нашла бы мою расписку! Она там или ее нет?»
— Я же говорил — габровец!
— Никакой расписки в квартире не было. Я говорю: «Дело это в компетенции суда по гражданским делам. Мнекажется, я не должен распространяться о наших денежных взаиморасчетах… Если я скажу, что рассчитался, ты мне все рано не поверишь. — Митко рассказывал прочувствованно, обстоятельно. — Ты — полицейский! Каждое мое слово впоследствии может использоваться как доказательство. И ты будешь обязан точно повторить то, что я сегодня сказал… Поэтому я подожду отвечать тебе, Роберт. Вначале посоветуюсь со своим адвокатом…» — Митко помолчал. — Дов спросил: «Твой младший сейчас в Иерусалиме? Я хочу видеть тебя вместе с ним…» — «Он в боевых частях. В Ливане, — отвечаю, — дивизия „Голани“… (Митко произнес это не без гордости.) Можно съездить…»
— Ездили?
— Следователь ездит только к министрам… Дов его допросил в Иерусалиме, когда Таль вышел из части. Его интересовало, где Таль был в вечер убийства. Но у Таля с этим в порядке. У него
У меня было два вопроса, которые я отложил на конец: «Сколько он дал вам в долг?» и «Видели ли вы его с кем-нибудь из России?».
Он удовлетворил мое любопытство полностью:
— Он дал мне двести тысяч.
— Шекелей?
— Долларов.
Я почувствовал себя как средневековый монах с известной старинной гравюры, который высунул голову за границу плоской, как монета, Земли и внезапно увидел бесконечность Вселенной.
Митко продолжил:
— Доллар, шел тогда за три шекеля с небольшим. Плюс процент. Он взял десять годовых…
— Немного.
— Как на закрытом счете в банке.
Границы представления о доходах ничем не примечательного заурядного иерусалимского нищего неожиданно и сразу раздвинулись.
— Насчет людей из России? Однажды я встретил его в ресторане. В «Мориа». Он был с женщиной. С русской. Молодая, интересная женщина…
Рано утром за окном раздались знакомые звуки, от которых я уже успел порядком отвыкнуть.
Трижды, по христианской традиции, далеко в арабской деревне прокричал петух. Затем донеслась усиленная электроникой утренняя мусульманская молитва.
Я подошел к окну.
Иудейский Иерусалим, напротив, был тих.
Хасиды — мужчины и мальчики, точная копия взрослых, — в черных костюмах и шляпах, с наброшенными на плечи белыми с полосами молитвенными плащами, направлялись в синагоги…
По другую сторону Элиягу Голомб был яблоневый сад.
На рассвете по субботам здесь можно было увидеть косуль. Они переходили практически пустынное в эти часы шоссе Элиягу Голомб и известными им тропами пробирались в сад.
Я взял в руки бинокль.
Выше, на Байт ва-Ган, — многоэтажные виллы.
Солнце еще не поднялось. Но тени уже отделили детский городок в сквере на углу. Почти на каждой улице были сооружены детские площадки — металлические карусели, песочницы, корабли.
В 7.00 заработала радиостанция на русском.
Я отложил бинокль. Усилил звук.
После сводки последних известий был утренний концерт. По субботам не передавали крикливых реклам. Музыка, литературный обзор. Музыкальный ведущий пыжился, стараясь поднять планку интеллектуального разговора.
Готового текста у него не было, ставка делалась на модуляции сочного голоса. Каждую вторую фразу он тут же повторял на середине, чтобы сразу же начать ее снова, октавой выше… И снова останавливался на полуслове, и повторял все сначала. Тянул жилы…
Ничего путного ему не удалось. Я снова убрал звук.
Мои друзья из «Золотой кареты» были людьми слова.
Вернувшись вечером, я нашел на полу у двери пакет с первой книгой, доставленной мне на рецензию, — детектив Вильяма Дж. Каунитца «Если арест невозможен».
Накануне я читал его до полуночи.
Речь шла о серии загадочных убийств молодых женщин в Нью-Йорке. Детектив предварялся длинным списком людей. Автор выражал им признательность за помощь в создании бестселлера.
Один только перечень профессий и мест их работы наводил на мысль о повествовании зловещем и правдивом:
«Хирург медицинской экспертизы полиции штата Коннектикут», «специалист пластической хирургии», «заведующий отделом протезирования Школы стоматологии», «начальник управления полиции Нью- Йорка»…
Один открыл Вильяму Дж. Каунитцу двери полицейских архивов, другой любезно объяснил, как полностью изменить внешность, третий продемонстрировал, как устроен наш рот, и позволил изготовить парочку длинных симпатичных клыков…
Дело в том, что наводивший ужас на Нью-Йорк убийца оставлял на горле своих жертв глубокий след этих самых зубных протезов…
Я отложил детектив, снова просмотрел газеты.
Кроме «Магазина», ни одна из них не напечатала заявление полицейского координатора по связи с прессой об убийстве АмранаКоэна.
