Воронцов молчал, ожидая продолжения. Но его не последовало. Девушка мгновенно замкнулась, словно спохватившись, что сказала лишнее. Сославшись на дела, она стала лихорадочно перебирать лежащие в полном порядке бумаги, листать ежедневник, делать в нем какие-то явно ненужные пометки, проверять почту.
— Вы что-то хотели сказать про самоубийство, — через несколько минут напомнил Владимир.
— Нет-нет, это так… — Елена опустила глаза. — Просто не верится, что его уже нет, вот и говорю всякие глупости.
Вполне правдоподобно. Он понял, что об этом не услышит больше ни слова.
— Ясно. Тогда просто расскажите, что было в тот день.
Она сразу же расслабилась и принялась вспоминать, изредка заглядывая в ежедневник:
— Утром было совещание руководителей отделов. По телевизору должны были футбольный матч транслировать, первенство страны, кажется… а у нас в городе такие события непременно с беспорядками связаны… Как и в Москве, впрочем, хотя масштаб, конечно, поменьше… Потом Александр Викторович поехал в мэрию, там тоже совещание было, плановое. Вернулся, сразу в тир отправился, как обычно. Он после этих совещаний особенно старался отвлечься. Не любил он эти сборища… Ну а дальше посмотрел список тех, кто на прием записан, сказал, чтобы отменила и шла домой, — Владимир вопросительно поднял брови, и она пояснила: — Поздно уже было.
— И вы ушли, а он остался?
— Наоборот. Он сразу, как распорядился, так и ушел.
— Он так часто поступал?
— Бывало…
Ну что ж, в общем-то, обычный день обычного начальника управления. Ничего нового.
Впрочем, и того, что он узнал, было достаточно. Если выстрел сделан больше чем пять часов назад, то по частицам пороха невозможно определить, когда именно он был произведен. Иволчева нашли поздно утром. Экспертиза определила, что к тому времени он был мертв уже двенадцать часов, то есть умер между десятью и одиннадцатью вечера. Потому, кстати, соседи и не обратили внимания на выстрел — на улице в тот час еще во всю отмечали победу подмосковной команды: как обычно, истошно орали, пускали ракеты, гудели клаксонами автомобилей. Это было отмечено и в протоколе.
У остальных сотрудников управления выяснить удалось немногим больше. Одно только стало ясно сразу — похоже, Лена искренне любила свою работу и относилась к ней со всей серьезностью, но знала о коллегах, а особенно — о бывшем шефе, далеко не все, что могла бы знать искушенная помощница. Может быть, из-за того, что пришла в управление совсем недавно, а может, потому, что была не очень наблюдательна. Например, не знала того, что Иволчев вовсе не был затворником — ни для кого из старых сотрудников не было секретом, что выходные шеф проводит не за книгами или перед телевизором в гордом одиночестве, а в столице со всеми ее явными и тайными соблазнами. И отнюдь не один. Кем была его пассия, ответить не мог никто, но в существовании ее сомнений не было. Кто-то встречал Иволчева, спешащего по Арбату с шикарным букетом. Кто-то сталкивался с ним выходящим из элитного бутика на Тверской, с флакончиком дорогих французских духов. Однажды зимой видели, как на Никитском бульваре в его машину запрыгнула стройная женская фигурка. И даже поездки в Северную столицу не были тайной за семью печатями — сослуживцы знали, что начальник пять-шесть раз в год обязательно наведывается туда. И вовсе не по служебной надобности. В общем, в части личной жизни шефа Елена была глубоко невежественна. Хотя этого не скажешь о деятельности служебной. Тут все ее сведения подтвердились — и своеобразный аскетизм, и занятия самбо, и постоянные упражнения в стрельбе. А еще стало понятно ее отношение к так называемому самоубийству. В эту версию не верил никто из знавших Иволчева. А словоохотливый пресс-секретарь УВД высказался прямо: вот если бы расследование было доверено местным сотрудникам, убийца был бы найден максимум через пять дней, но поскольку дело взято на контроль Москвой, а здешние только на подхвате, да и то их никто не слушает, то и результат соответствующий. Впрочем, когда Владимир поинтересовался, что же такого знают местные, чего не увидели специалисты из столицы, пресс-секретарь только пожал плечами — уж наверняка что-нибудь бы нашли.
Сведения были, безусловно, очень полезными, но не проливали света на это темное дело. Зацепкой могло стать только посещение тира.
— Кто мог знать о том, что Иволчев пойдет туда в этот день? — размышлял вслух Владимир.
— Теоретически — любой. Об этой его привычке все знали.
— Знали в управлении, — уточнил Воронцов. — А вне его?
— Те, с кем он часто общался, кому рассказывал о себе, — предположил Шаров.
— Или те, кому об этом рассказал кто-то из сотрудников.
— У вас уже есть конкретные подозрения? — оживился Николай.
— Нет, всего лишь пытаюсь логически рассуждать.
— А-а-а… — В голосе стажера сквозило разочарование. — Может, попробуем его загадочную подругу поискать?
— Может, — неопределенно ответил Воронцов и снова надолго замолчал.
В списке телефонных звонков не было ни одного женского, вернее, ни одного номера, не связанного с работой. Конечно, Иволчев звонил женщинам — председателю городского законодательного собрания, заместителю председателя местной Торгово-промышленной палаты, еще полудюжине различных бизнесвумен, но все это были деловые разговоры. Можно, разумеется, предположить, что не только деловые, и что среди этих дам как раз и найдется та самая прекрасная незнакомка, но этой работой предстоит заняться уголовному розыску. В компетенцию Воронцова и его группы входят совсем иные задачи.
Вот тогда-то и раздался звонок дешифровщика:
— Все, готово, можете забирать. Я, конечно, не спец по вашей части, но, по-моему, документы весьма занятные. И многообещающие.
— Спасибо, скоро буду, — пообещал Владимир и тут же скомандовал Шарову: — Едем в Москву. Срочно!
Шифровальщик Гена сиял, как хорошо начищенный медный советский пятак:
— Вообще-то работа для студента, но сделано красиво. Хотите полюбоваться? — И, не дожидаясь ответа, он быстро начал щелкать клавишами.
Шаров завороженно смотрел на экран, и Владимиру сразу стало ясно, что для стажера все эти мелькающие ряды цифр — настоящая филькина грамота. Не в силах сдержать усмешку, он поинтересовался:
— Ну как, Коля, все тебе ясно?
— В программе используется следующий алгоритм шифрования, — не дав раскрыть рта смутившемуся Николаю, начал объяснять Гена: — С помощью вот этой команды каждый символ текста преобразуется в числовой код, но при этом еще используется ключ. Ключ задается пользователем, и каждый его символ декодирован в числовое значение. А алгебраическая сумма всех этих чисел прибавляется к имеющемуся значению зашифрованного знака в тексте. И так — для каждой буквы шифруемого текста, между которыми добавлены пробелы.
— А для чего они?
— Иначе декодер примет множество символов, записанных в цифровом виде, за одно большое многозначное число и ничего не переведет… А при декодировании текста числовые значения переведутся в символьные при помощи другой команды. Понятно, что, не зная ключа, дешифровать такой текст довольно сложно.
— Для дилетанта, — уточнил Воронцов.
— Разумеется, — согласился Гена, продолжая щелкать кнопками. — Я-то такие штучки еще на первом курсе проделывал, так что никаких проблем не возникло.
— Ты что, каждое число подбором в буквы переводил? — удивился Николай.
— Нет, конечно. Программку написал, она все и сделала.
— Без ключа?
