— К отходу парома?
— Да…
Силов хотел о чем-то спросить, но промолчал.
На набережной слышалась музыка.
Вечерний паром уже отправлялся — огромный, похожий на утюг.
На всех его палубах стояли люди. Они махали руками, что-то кричали. Музыка заглушала слова.
Силов еще возился у машины, а Тура уже прошел к причалу, пробился между провожающими.
Анна стояла на корме, среди других пассажиров. Взгляд ее скользил по толпе провожающих.
Паром медленно разворачивался, одновременно все больше удаляясь от берега.
Проревел гудок. Где-то сбоку, под горой, словно в ответ парому, надрывно закричал маневровый паровозик, тащивший игрушечные платформы с контейнерами.
Возвращались молча.
У парикмахерской Гарегина Тура затормозил, они вышли из машины. Согомоныч стоял на своем традиционном месте, только на этот раз он смотрел внутрь заведения, словно не решаясь войти. Гарегин слышал шум подъезжавшей машины, но даже не глянул в ее сторону.
Тура и Силов подошли ближе. Им открылась картина варварски уничтоженной парикмахерской.
Дверь была высажена, окна разбиты. Неизвестные злоумышленники воспользовались взрывным устройством.
Из разбитого радиоприемника звучал знакомый голос диктора:
«…Большая работа по патриотическому воспитанию трудящихся проводится в коллективах области… Прогрессивные силы планеты видят в счастливой судьбе советских людей пример для единственно возможного решения национального вопроса…»
— Надо вызвать милицию… — Тура тронул Согомоныча за плечо.
— Нет, — он отвел глаза. — У нас так не делается. Нужно делать вид, что ничего не случилось, — он взглянул на Туру. — Жаль только, что я не могу теперь по-прежнему заниматься вашей головой…
У обкома Силов поставил машину, втроем — вместе с находившимся с ними Орезовым — вошли в вестибюль. Милиционер у входа отдал честь, сказал Туре:
— Товарищ подполковник, вас ждут на втором этаже. Комната 201.
— Мы с ним, — небрежно объяснил Силов.
Они поднимались по лестнице, когда к обкому подошла еще машина. Из нее вышел человек в прокурорской форме, взбежал в вестибюль. Это был Фурман.
На втором этаже он догнал Туру и его сопровождающих.
— Привет! — он вел себя так, словно между ними ничего не произошло. — Хотите новость? В этом здании еще никто не знает… Бураков повесился! В камере…
— В нашем следственном изоляторе? — удивился Тура.
— Слава Богу, не в нашем! А то бы нам головы не сносить. В следственном изоляторе КГБ…
— А туда-то как он попал? Как шпион? — спросил Силов. — Интересно, чей?
— У него обнаружили геморрой. Ну, решили подлечить. Консервативно, разумеется. А в нашем изоляторе условий нет…
Тура спросил недоверчиво:
— Что же там не следят за этим?
— Кого-то в это время водили в туалет, не досмотрели. Слышат хрип. А он уже готов. Висит.
— А где взял веревку? — спросил Силов.
— Проволокой воспользовался. Там у них кровати с панцирной сеткой, одна была закручена проволокой. Вас удивляет?
— Нас уже трудно чем-нибудь удивить, Фурман, — ответил Тура.
— Да! Между прочим… — вспомнил прокурор. — Пришла какая-то бумага на вас… Вымогательство взятки. Еще что-то. Генерал Амиров просил прокуратуру взять от вас обоих объяснения…
Тура ничего не сказал, двинулся дальше. Силов отреагировал по-своему — положил ладонь на ширинку брюк:
— Объяснения? А этого он не хочет?
Вместе с Орезовым он остановился у лестницы, рядом со стоявшей тут шеренгой стульев. Еще он крикнул вслед удалявшемуся Саматову:
— Мы ждем тебя тут, Тура!
Саматов не обернулся. Он двигался сквозь аэродромное величие коридоров. Вошел в приемную. Секретарь показала ему на обитую дерматином дверь:
— Прошу…
От дверей к огромному столу секретаря обкома в конце кабинета вела ковровая дорожка, и она еще более усугубляла ощущение взлетной полосы.
Митрохин поднялся из-за стола, подал Туре руку. Он выглядел относительно молодым, современным, респектабельным человеком в хорошо скроенном костюме. У него было приятное интеллигентное лицо.
— Присаживайся, — Митрохин показал на длинный полированный стол для совещаний.
Тура сел за стол. Митрохин тоже пересел, устроился напротив Туры. Под рукой у него лежало несколько бумаг. Чуть сбоку от Туры, в центре стола стояла бутылка с минеральной водой.
— Что там с этим делом Умара Кулиева? — начал Митрохин.
Он поднял лежавшую рядом открывалку, снял крышку с бутылки минеральной, налил в стаканы Туре и себе.
— Я по поводу твоих телеграмм! Хочу разобраться! Ну мало ли, что преступник сочинит, чтобы выкрутиться? Стоит ли сразу бить в самые большие колокола? Громыко, Рекунков…
Тура взял стакан с водой, подержал в руках. Ему хотелось пить, но он поставил стакан на место.
— Кулиев действительно не виновен… У меня доказательства. — Он положил перед Митрохиным папку, которую до этого держал в руках.
— Мне докладывали совсем другое…
Открылась дверь.
В кабинете появились прокурор Довиденко и генерал Амиров. Они сели чуть поодаль.
С лица Амирова не сходило злое капризное выражение. Он по-прежнему не замечал Саматова.
— …Поэтому нам и удалось поднять принципиальные вопросы борьбы с браконьерством! — закончил Митрохин.
Тура немедленно опроверг его аргументы. Никакой компромисс в оценке виновности Умара Кулиева был невозможен.
— О чем вы говорите? — спросил он. — О каких принципиальных вопросах? Когда осужден на смерть невиновный! Понимаете?
— Кому вы, извините, мораль читаете? — Вошел в разговор Амиров. — На него самого было заведено уголовное дело в Узбекистане… Отпустили — не удалось доказать! Восстановили в органах. Он снова за старое… Вся страна перестраивается. Идет ломка прежней административной системы… А он ничего не понял… И такую же команду себе подобрал. Силов — прожженный авантюрист, на котором пробы негде ставить, и наши необстрелянные, вроде Орезова…
— Только не надо вешать ярлыки, Амиров! — громко прервал его Митрохин. — дай ему сказать! Многие наши ошибки от того, что мы до конца людей не выслушиваем. Человек только начал говорить. А мы сразу затыкаем ему рот… Вернемся к делу, — обернулся он к Туре. — Смерть молодого парня, воина- интернационалиста, в мирное время, не на фронте, не в Афганистане, потрясла всех!. Я лично выступил в республиканской газете… Поддержал общественность. А теперь? Что мы ей скажем? «Ошиблись. Извините! Милиция взяла не того! Прокурор наш… — Митрохин, не глядя, ткнул в Довиденко, — тот сидел, не поднимая головы, — дурак! Не разобрался! Судьи : — безголовые! Не того осудили!..»
Тура посмотрел на стоявший перед ним стакан — он хотел пить и в то же время именно теперь нельзя было ни в коем случае отвлечься: Митрохин был опытный демагог и трудно было сказать, куда он гнет.
На всякий случай Тура четко определил главную линию всего последующего:
— Давать задний ход все равно придется. Телеграммы в Москве. От этого никуда не денешься…
Молчавший до этого прокурор области сказал странно:
