Домой Марина забегала на часок-другой, чтобы переодеться и приготовить для больной «что-нибудь вкусненькое».
Когда она спрашивала у Ипполита, как ведут себя студийцы, не обижают ли его и как воспринимают его советы, он был немногословен:
– Не волнуйтесь, Марина Петровна, все в порядке.
Теперь, оставив мать на попечении медсестер и соседок по палате, она решила без предупреждения заглянуть на репетицию, но провести ревизию тайно, не афишируя свое присутствие. У нее были ключи от комнаты за сценой. Обычно это помещение самодеятельные артисты использовали для переодевания, так как все, что происходит в зале и на сцене, было очень хорошо слышно и пропустить свой выход мог только глухой. Вот из этой комнатки Марина «наблюдала» за тем, как общается со студийцами Ипполит.
Послушав разговоры в зале, она удивилась, во-первых, тому, что двадцатилетний мальчишка сумел организовать рабочую атмосферу, а заигрывание девушек и ироничные замечания юношей игнорировал. Эпизод – прогон – обсуждение – замечание – если нужно, показ – повтор. «Хорошие, однако, у него были учителя», – подумала Марина и решила, что ей здесь делать нечего. Она может потратить сегодняшний вечер на ликвидацию долгов по своим дизайнерским заказам.
Но первым делом, войдя в квартиру, она включила компьютер, чтобы посмотреть почту. Есть!
Аленка писала:
Привет, мамуля! Как там бабушка? Чем закончился твой эксперимент с Ипполитом? Вчера каталась на настоящем иноходце. Здoрово!
Ну вот, теперь у нее прекрасное настроение. На расстоянии в тысячу километров она стала для дочери «мамулей». Мелочь, а приятно. Марина отправилась на кухню готовить ужин. У нее еще было минимум полчаса, чтобы успеть сделать какой-нибудь салат и разогреть фаст-фудовские котлеты. Домашние изыски начнутся завтра. Но не успела она зажечь газовую горелку, как услышала поворот ключа в замке. На пороге был Ипполит.
– Вы уже дома? – Вид у него был какой-то пристукнутый, как в первые дни его жизни у них в доме.
– Вы закончили раньше? – решила она уточнить причину раннего появления зятя, не отвечая на его во–прос. Он явно был чем-то расстроен. – Что-то случилось?
– Да… Мне кажется, я все испортил…
– Да не мог ты все испортить! – воскликнула она, подумав, что у него начались творческие мучения (не рано ли?), и чуть было вслух не сказала: «Да я была сегодня почти что в зале и слышала все. У тебя хорошо получается», – но вовремя прикусила язык. – Почему ты так думаешь?
Он так и стоял в прихожей, как будто от его ответа зависело, оставаться ему здесь или нет. И гитара по-преж–нему висела в черном чехле за спиной.
– Мы репетировали. Открылась дверь. Вошла какая-то женщина, постояла, потом спросила вас. Ребята сказали, что вы в больнице. Тогда она сказала, что мы не имеем права здесь находиться, раз с нами нет преподавателя. Ребята сказали, что есть, и показали на меня. – Он потоптался на месте, поправил гитару за плечом.
– И что, – поторопила его Марина, – чем все это закончилось?
– Да ничем, она нас просто выгнала, да и все. И сказала, что напишет докладную директору. На вас. – Он опять поправил гитару на плече. – Я вас сильно подвел?
– Ребята сказали тебе, кто это? Они ее знают?
– Говорят, что зам по АХЧ, что она всегда орет. Вам что за это будет?
Марина пожала плечами:
– Не знаю, завтра разберемся. А ты что в прихожей топчешься? Ладно, – успокоила она его, – как бы то ни было, спасибо тебе большое, ты мне помог. Я знаю, что ребятам ты понравился. Они мне звонили после каждой репетиции на трубку. А с этой АХЧ я завтра все выясню. Все, отдыхай. Я готовлю ужин.
Глава 15. Увольнение
После недельного напряжения Марина сладко спала в своей комнате и в своей постели, а не в больничной палате и не в продавленном такими же родственниками-горемыками, как она, кресле. Так сладко спала, что проснулась в восемь утра, когда нужно было уже выходить из квартиры. Но к началу занятий все же успела. Она даже забыла о вечернем инциденте, но когда во время урока дверь аудитории приоткрылась и в щелке замаячила голова секретаря директора колледжа Веры Иванны, она, договаривая фразу и направляясь к кивающей секретарше, подумала, что докладная, по всей вероятности, уже дошла до начальства.
– Марина Петровна, вас на большой перемене просит подойти Кирилл Мефодьевич. – Приглашение Веры Иванны лишь подтвердило догадку.
…Большая перемена давала возможность преподавателям и студентам пообедать. «Значит, останусь без обеда», – удрученно подумала Марина, не любившая проводить занятия на пустой желудок. Обычно она брала с собой бутерброды, как раз на такой непредвиденный случай. Но сегодня день не задался с утра.
Завершая занятие, слушая ответы студентов, она прокручивала в голове возможные варианты своей беседы с начальством. Ну что, в конце концов, такого, что студент другого учебного заведения позанимался с артистами-любителями? Для одного – полезная практика, для других – помощь в освоении текста… Марина нарочито медленно закрывала дверь кабинета, шла по коридору, поднималась на третий этаж, где находились кабинеты начальства.
…Директор колледжа держал два костюма и два лица. Если на нем был отлично сшитый пиджак и галстук-бабочка, все студенты знали, что любому встреченному в коридорах колледжа незнакомому взрослому нужно говорить «здрасте» и в пределах досягаемости его слуха не материться. Весь колледж также знал, что в этот день в столовой будет неимоверное количество разнообразных салатов и вторых блюд – на выбор. В такие дни директор принимал гостей – коллег из городских учебных заведений, районное, а иногда и городское начальство, журналистов и депутатские комиссии. Кирилл Мефо–дь–евич старался быть на виду и из этих соображений регулярно сам «ходил в депутаты». На четыре года избирался, потом четыре года отдыхал от депутатской деятельности, потом опять избирался… Это давало ему возможность участвовать в распределении районного бюджета и вообще быть поближе к телу муниципальной администрации. Новая мебель, компьютерные классы, современное оборудование для мастерских, деньги на капитальный ремонт здания – все это добывалось именно в депутатские годы Кирилла Мефодьевича.
Когда директор приходил на работу в жилете с множеством карманов, молний и строчек, это значило, что он «дома», намерен сделать рейд по туалетам, выявить всех злостных курильщиков и написать приказ о лишении их стипендии за курение в общественных местах. Для преподавателей жилет означал возможность поговорить с директором о личном, наболевшем – отпуске, зарплате, надбавке, нагрузке…
…В приемной никого не было. Марина открыла дверь директорского кабинета и увидела, что начальство в костюме и «бабочке».
– Кирилл Мефодьевич, вы хотели со мной поговорить, – утверждая-спрашивая, произнесла дежурную фразу и отметила, что директор, обычно доброжелательно реагировавший на ее редкие появления в своем кабинете, на сей раз был официально строг. Он показал на кресло напротив своего стола и продолжал молчать. Марина, сидя в удобном кресле, изучала узор собственной юбки. Наконец он произнес:
– Вот какое дело, Марина Петровна, – и опять замолчал. – Звонили мне и сообщили о вас… Извините… процитирую, – он взял в руки листок бумаги, надел очки, – что вы «сожительствуете с собственным малолетним зятем»… И я обещал поговорить с вами… Я должен как-то отреагировать…
Сначала она потеряла дар речи, потом вспомнила анекдот из репертуара шестидесятых годов двадцатого века, когда жены неверных мужей писали заявление в партийную организацию: «Мой муж – подлец, верните мне моего мужа», – и на заседании партбюро завода или учреждения мужу объясняли, что он должен вернуться в семью; потом ущипнула себя за руку и обнаружила, что это все наяву.
– А как можно реагировать на бред? – возмущенно спросила она. Но директор как будто не слышал ее реплики.
– Я, вы знаете, тут записал несколько фраз, – сообщил он и, глядя все в тот же листочек, процитировал: – «Воспользовалась длительным отсутствием дочери… держит взаперти, использует в
