Галена об исцелении страстей: тому, кто действительно желает заботиться о себе, он советует искать помощи у другого, однако рекомендует не специалиста, известного своей компетентностью и ученостью, но просто любого человека с хорошей репутацией, в чьем чистосердечии представится случай убедиться'. Но случается и так, что игра между помощью другого и заботой о себе проникает в уже существующие отношения и придает им новые оттенки и теплоту. Стало быть, забота о себе — или труды, предпринимаемые затем, чтобы другие прониклись такой заботой, — интенсифицирует социальные отношения. Находясь в ссылке, Сенека утешает мать, стремясь помочь ей перенести разлуку, а впоследствии, возможно, и большие несчастья. Пространные советы о спокойствии души он адресует Серену, своему молодому провинциальному родственнику и протеже. А их переписка с Луцилием, — переписка двух мужчин, почти ровесников, — углубляет уже сложившиеся ранее отношения и [с каждым новым письмом] все более превращается из духовного руковод
_____________
1 Galenus. De cujuslibet animi peccatorum dignotione et medela, III, 6-10.
ства в совместный опыт, который приносит пользу обоим его участникам. В письме тридцать четвертом Сенека пишет Луцилию: 'Я притязаю на тебя: ты — мое создание', — но сразу же добавляет: 'Я взялся за тебя, подбадривал, давал шпоры и не позволял идти медленно, то и дело подгонял тебя, да и сейчас занимаюсь тем же, однако подбадриваю бегущего и подбадривающего меня самого'; а следующие письма посвящены рассуждению о взаимном даре совершенной дружбы, когда каждый из друзей неизменно служит другому опорой, о которой речь идет в письме сто девятом: 'Опытные борцы упражняются друг с другом, музыканта наставляет другой, равный ему выучкой. Мудрому тоже нужно, чтобы его добродетели не были праздны; и как он сам не дает себе лениться, так же не дает ему этого и другой мудрец'1. Таким образом, забота о себе по своей сути оказывается связанной со 'службой души', предполагающей возможность игр обменов с другим и системы взаимных обязательств.
3. По традиции, уходящей к истокам греческой культуры, забота о себе тесно связана с медицинской мыслью и практикой. Эта давно возникшая взаимосвязь все более и более усиливалась, пока, наконец, Плутарх во вступлении к Наставлениям. о здоровье не заявил, что философия и медицина действуют в 'одних пределах' — mia chora2. Действительно, и той, и другой присуща общая терминологическая игра, в центр которой поставлено понятие namoc, равно приложимое и к страсти, и к болезни, к расстройствам плоти и к непроизвольным движениям души; в обоих случаях оно относится к состоянию пассивности, которое в теле принимает форму заболевания, нарушающего равновесие жидкостей-'гуморов', или качеств, а в душе — форму движения, способного увлечь ее вопреки ей самой. Опираясь на это общее представление, можно разработать сетку анализа для заболеваний тела и души. Именно такова предложенная стоиками 'нозографическая' шкала, фиксирующая различные степени развития болезни, вплоть до ее
___________________
1 Сенека. Нравственные письма, CIX, 2. Подробнее о Сенеке, его отношениях с окружающими и деятельности наставника см. Р. Grimal. Seneque ou la conscience de I'Empire.- P. 393–410.
2 Plutarchus. De tuenda sanitae praecepta, 122e.
перерастания в хроническую форму. Прежде всего стоики выделяют 'болезненность' (proclivitas), предрасположенность к заболеваниям, открывающую путь возможным хворям; за ней идет 'недомогание', нарушение или расстройство здоровья, которое по-гречески называлось pathos, а на латыни affectus; далее следует собственно 'недуг' (nosema, morbus), — он открывается, когда тело и душа уже глубоко поражены и расстроены, затем переходит в более серьезную и затяжную стадию — 'немочь' (arrhostema, или aegrotatio) и, наконец, в застарелую болезнь — 'порок' (kakia, aegrotatio inveterata, vitium. malum), не поддающийся исцелению. Стоики разработали и схемы, показывающие различные стадии, точнее, возможные формы исцеления; так, Сенека различал больных, избавившихся от своих недугов полностью либо частично; тех, кто поборол острую форму заболевания, но не его причину; а также тех, кто восстановил здоровье, но еще слаб и предрасположен к болезни'. Эти концепты и схемы, в равной степени пригодные и для медицины тела, и для терапии души, не только позволяли применять единый тип теоретического анализа к физическим расстройствам и к нравственной распущенности, но и предполагали как в первом, так и во втором случае один и тот же способ действий, вмешательство: и тем, и другим 'повреждением' следовало заняться, лечить его и по возможности добиться исцеления.
Целый ряд медицинских метафор систематически используется для обозначения операций, составляющих заботу о душе:
ввести в рану скальпель, вскрыть нарыв, ампутировать, вывести излишки, назначить лечение, прописать горькое снадобье, успокоительное или укрепляющее2. Искомое исправление души, самосовершенствование, путь к которому лежит через философию или воспитание — paideia, все более приобретает медицинский оттенок. Формировать, образовывать себя и заботиться о себе — два эти занятия суть взаимосвязаны. Такова была точка зрения Эпиктета, не желавшего, чтоб его школу воспри
________________
1 Цицерон. Тускуланские беседы, IV, 10; Сенека. Нравственные письма, LXXV, 9- 15; подробнее об этом см. I. Hadot. Seneca und die griechisch-romishe Tradition der Seelenleitung (II, 2).
2 О сравнении лекарств для тела и для души см., например: Сенека. Нравственные письма, LX, 8.
нимали как место, куда идут только в поисках 'формы': получить образование, приобрести некий объем познаний, которые впоследствии помогут [слушателю] сделать карьеру, снискать себе славу или извлечь какую-либо иную корысть. Для него 'школа философа', скорее, нечто в роде 'диспансера души', 'лечебницы' (iatreion), и 'выходить оттуда должно испытав не удовольствие, а боль'1. Ученикам же следует осознать свое состояние как патологическое и, главное, научиться видеть в себе не школяров, пришедших почерпнуть знания у того, кто ими обладает, но больными, так, будто у одного вывихнуто плечо, другой страдает нарывом, а третий — свищом или головными болями. Он упрекает их в том, что они идут к нему не лечиться (therapeuthesomenoi), но шлифовать и исправлять (epanorthosontes) свои суждения: 'Вы хотите толковать о теоретических правилах <…> Сначала исцелите свои язвы, остановите истечения, приведите в покой мысль…'2.
С другой стороны, такой врач как Гален полагал, что в его компетенцию входит не только исцеление тяжелых помрачений духа (любовное безумие традиционно числили за медициной), но и лечение страстей ('необузданной энергии, восставшей на разум'), а также заблуждений ('возникающих вследствие дурных воззрений'); впрочем, 'по общему смыслу' и те и другие 'суть пороки'3. Поэтому он берется излечить своего спутника, легко впадавшего в гнев, или обратившегося к нему за помощью знакомого юношу, который вообразил было, будто 'неподвластен страстям, даже и самым малым', однако вскоре все же признал, что 'из-за незначительных вещей волнуется много больше', нежели его наставник Гален — из-за вещей важных4.
'Медикализация' культуры себя нашла своеобразное отражение и в напряженном внимании к телу, весьма далеком от
__________________
1 Эпиктеп. Беседы, III, XXIII, 30 и III, XXI, 20–24; ср. также у Сенеки о тех, кто проходит курс у философа: 'Aut sanior domum redeat.aut sanabilior' (Сенека. Нравственные письма, CVIII, 4)*.
* Ср. в русском переводе С. Ошерова: 'Кто пришел к философу, тот пусть каждый день уносит с собою что-нибудь хорошее и возвращается домой или здоровее, или излечимее'. — Прим. ред.
2 Эпиктет. Беседы, II, XXI, 12–22; см. также II, XV, 15–20.
3 Galenus. De cujuslibet animi peccatorum dignotione et medela, I, 1.
4 Ibid., IV, 16; VI, 28.
обычного культа физической силы, естественного для эпохи, когда гимнастика и воинские упражнения составляли неотъемлемый элемент воспитания свободного человека. Эта [новая форма] внимания была даже несколько парадоксальна, поскольку вписывалась, хотя бы отчасти, в рамки морали, утверждавшей, что смерть, страдания или болезни не суть подлинное зло, и достойнее печься о душе, а не
