Ар
темидор всегда относит анализируемые им сексуальные видения к категории событийных вещих снов — oneiros, — которые 'ведут к осуществлению предсказания будущего', а в данном случае 'будущим' и, соответственно, его сновидческим 'предсказанием', оказывается положение сновидца как субъекта деятельности: активное или пассивное, главенствующее или подчиненное, выигрышное или проигрышное, положение победителя, одержавшего 'верх', или побежденного, поверженного 'вниз', положение обладающего или отдающегося, получающего доход или несущего расходы, — в конечном счете, положение выгодное или невыгодное. Прибегая к малой драматургии 'обладания' и 'подчинения', наслаждения и расточения, сексуальный сон 'пророчествует' о способе бытия, уготованном субъекту его судьбой.
В подтверждение рассмотрим фрагмент Сонника, наглядно демонстрирующий связь составляющих индивидуума как активного субъекта сексуальных отношений, с тем, что помещает его в поле социальной активности. Одна из глав посвящена значению различных частей тела в сновидении. Мужской половой орган, именуемый anagkaion, — 'нужный' элемент, требованиям которого мы подчинены и силой которого подчиняем других, — выступает в качестве означающего всей совокупности отношений и практик, определяющих статус индивидуума в городе и мире: семьи, богатства, речевой деятельности, общественного положения, политической жизни, свободы и, наконец, самого имени индивидуума:
'Половой член, во-первых подобен родителям, ибо в нем основа семени; во-вторых, детям, ибо он причина их рождения;
далее — жене или любовнице, потому что он нужен в любви;
<…> братьям и всем прочим кровным родственникам, так как им складываются все родственные связи. Еще он означает силу и телесное мужество, потому что он сам — причина этих качеств, и оттого некоторые называют его 'мужской силой', а также — речь и воспитание, так как он плодотворен, как плодотворна речь.
<…> Еще он означает достаток и собственность, потому что он то напрягается, то расслабляется и может производить и испускать выделения; <…> означает нужду, и рабство, и узилище, потому что называется 'нужным местом' [anagkaion] и
служит знаком принудительности [anagke]; означает достоинство сана, потому что достоинство называется aidos, а член — aidion.
Стало быть, член, находящийся на своем месте, предсказывает, что все, что ему подобно, сохранится в прежнем состоянии; разросшийся — что увеличится, исчезнувший — что утратится, удвоенный — что удвоится (если это не жена и не любовница: их сновидец потеряет, потому что нельзя использовать два члена сразу). Я знал одного раба, которому приснилось, что у него даже три члена, — и он был отпущен на свободу, получив вместо одного имени три (в дополнение к своему — два, имени отпустившего). Но это — единственный случай; основываться же надо не на том, что редко, но на том, что обычно'1.
Мы видим, что мужской член оказывается на пересечении всех этих игр владения и господства: владения собой — поскольку стоит только уступить ему, и он поработит нас; превосходства над сексуальным партнером — поскольку именно он 'проникает', осуществляя обладание; привилегий и положения, — поскольку он означает всю сферу родства и социальной деятельности.
*
Картина, открывающаяся при чтении посвященных сексуальным снам глав Артемидорова трактата, весьма типична для античности и представляет собой легко узнаваемый ландшафт нравов и обычаев, многократно засвидетельствованных другими источниками, как более древними, так и современными. Мы оказываемся в мире, характерной чертой которого является центральное положение персонажа-мужчины и безусловная важность его роли в сексуальных отношениях. Мы оказываемся в мире, где брак ценится достаточно высоко, чтобы быть признанным в качестве лучшего обрамления плотских утех. В мире, где женатый мужчина может содержать любовницу, располагать слугами (юношами и девушками) и посещать проституток. Наконец, в мире, где связь между мужчинами воспринимается как нечто само собой разумеющееся, впрочем,
____________
1 Там же, I, 45.
с оговорками, касающимися разницы в возрасте и общественном положении.
Можно отметить и наличие элементов определенного кодекса. Вместе с тем, следует признать, что они немногочисленны и весьма расплывчаты: речь идет о некоторых суровых запретах, проявляющихся в форме резкого неприятия орального секса, например, связи между женщинами, особенно, в случае узурпации одной из них мужской роли; сюда же относятся и весьма суженная трактовка инцеста, понимаемого, прежде всего, как связь между детьми и родителями, и предпочтение, отдаваемое канонической и естественной форме полового акта. Но в тексте Артемидора нет и намека на устойчивую и исчерпывающую сетку классификации актов по признаку 'дозволенности/запретности', нет ничего, что четко и окончательно разграничивало б естественное и 'противное естеству'. А главное, кажется, вовсе не эти элементы кодификации играют ведущую и определяющую роль в установлении 'качества' полового акта, — по крайней мере, сновидческого и вещего.
Напротив, в самой ткани толкования скрыты иные точки зрения на половые акты, иные принципы их рассмотрения и оценки: исходным пунктом здесь выступает не акт более или менее правильной формы, но актер, его способ бытия, его внутренняя ситуация, его отношения с другими и то положение, которое он занимает относительно них. Похоже, основной вопрос заключается не столько в сообразности актов с некоей их естественной структурой или позитивной регламентацией, сколько в том, что можно бы назвать 'стилем деятельности' субъекта, а также в отношениях, которые он устанавливает между сексуальной деятельностью и прочими аспектами своего существования: семейными, социальными, экономическими. Анализ и процедура соозначения направлены не от акта к некоей сфере (например, пространству сексуальности, или плоти), чьи допустимые пределы очерчены божественными, гражданскими или природными законами; они движутся от субъекта как сексуального актера к другим сферам жизни, в которых проявляется его активность. Именно в соотношении этих различных форм деятельности коренятся, пусть не всегда, но все же по преимуществу, принципы оценки сексуального поведения.
Здесь мы легко обнаружим характерные черты морального опыта aphrodisia, присутствующие в текстах классической эпохи. И книга Артемидора, — именно в той мере, в какой он, не провозглашая никаких этических формул, применяет к толкованию снов метод, позволяющий воспринимать сексуальные удовольствия своего времени и выносить о них суждения, — подтверждает длительность и прочность такой формы опыта.
Но обратившись к текстам, посвященным собственно сексуальным практикам и предлагающим некоторые рецепты поведения в этой области жизни, мы сможем отметить ряд модификаций ригористических [моральных] доктрин, сформулированных философами IV столетия. Разрывы, коренные изменения, появление новой формы опыта наслаждений? — Разумеется, нет. Однако перемены ощутимы: обостряется интерес к сексуальному поведению, растет озабоченность [этими вопросами], повышается значение брака и его требований, снижается ценность любви к мальчикам, — в целом, стиль становится строже. Идет медленная эволюция. Но рассматривая темы, которые в это время разворачиваются, крепнут и обретают большую определенность, можно уловить модификацию иного типа: речь идет о способе, при помощи которого этическая мысль определяет отношение субъекта к его сексуальной деятельности.
Глава II Культура себя
