– Какой ужас. И за таким мальчиком, госпожа Моосгабр, вы должны присматривать?
– За таким мальчиком госпожа Моосгабр должна присматривать, – кивнула привратница и схватилась за шею, – и вдовец посоветовал госпоже Моосгабр, как присматривать. Она должна с ним беседовать о его тайных науках или же просто сидеть в соседней комнате при открытых дверях.
– Или в зале, – кивнула госпожа Моосгабр у буфета и добавила в тесто щепоть соли, – если я буду в зале, он тоже не ускользнет.
– А можно и припугнуть его, – засмеялась привратница и отпила чаю, – но госпожа Моосгабр с ним наверняка справится. Госпожа Моосгабр с самим чертом бы справилась. Но госпожа Моосгабр, собственно, еще не знает его.
– Собственно, не знаю, – кивнула госпожа Моосгабр задумчиво и добавила еще кое-что из глубины буфета, куда и заглянуть было трудно, – не знаю, я, собственно, не знаю его.
– Все это госпожа Моосгабр слышала лишь от госпожи Кнорринг и от вдовца, – кивнула привратница на диване, – в тот раз, когда она пришла к ним, он был в цирке, госпожа Моосгабр даже экономку еще не видала. Экономка не справляется с мальчиком, и госпожа Моосгабр будет за ним присматривать. Госпожа Моосгабр будет там воспитательницей. Но вы почти не пьете, – сказала привратница Штайнхёгерам и госпоже Фабер, – пейте чай.
– Пейте, – кивнула госпожа Моосгабр задумчиво, обтерла руки о фартук и подошла к печи подложить еще поленце, – на дворе нынче сыро и холодно.
– Зато здесь тепло и приятно, – засмеялась привратница, – ваша кухня, госпожа Моосгабр, всегда была такой уютной, и сидеть здесь на этом диване – одно удовольствие. А сегодня ко всему прочему здесь еще такой замечательный аромат, – сказала она и снова оглядела стол, ваниль, масло, изюм, миндаль, белый кулек с сахаром… и перевела взор на буфет, где было тесто и, как она сейчас заметила, еще кое-что из глубины буфета, куда и заглянуть было трудно, посмотрела она и на плиту, где стояла миска творога, и схватилась за шею. – Госпожа Моосгабр любит печь, – сказала она и опять схватилась за шею, – но это, верно, стоило вам немалых денег, пирожки будут как из лучшей кондитерской. Взгляните, чего только нет у госпожи Моосгабр на буфете за этим тестом… – привратница повернулась к Штайнхёгерам и к госпоже Фабер, и Штайнхёгеры беспокойно и удрученно кивнули. Однако госпожа Фабер по-прежнему сидела прямая и холодная, смотрела перед собой на дверь комнаты, и на ее лице не дрожал ни один мускул.
– Эта бочка с известкой все еще стоит тут, – сказала госпожа Моосгабр у буфета, теперь она уже месила тесто, – не знаю, что будет, если в нее и вправду кто упадет.
– Но всему приходит конец, – сказала привратница, – леса почти разобраны, разве что стойки перед окном вашей комнаты еще остались. Но после праздника и их уберут, а потом и кирпичи, и тачку, и бочку с известкой, что у ваших дверей. Если кто упадет в бочку, – сказала привратница, – даже не знаю, что будет. Может, человек станет просто белым, а может, растворится совсем.
– Не растворится, – сказал господин Штайнхёгер, – но изрядно промокнет, а может, и утонет. Встретил я недавно в проезде двоих, – беспокойно сказал господин Штайнхёгер, – не была ли это случайно полиция?
– В третий раз ко мне приходили, – кивнула госпожа Моосгабр у буфета, она месила на доске тесто, – в третий раз были здесь.
– Но скажите, пожалуйста, – выпалила привратница и схватилась за шею, – скажите, пожалуйста, что они хотели? Опять пришли спрашивать, где вы родились, кто родители, про школу да про Кошачий замок?
– Но главное теперь другое, – покачала головой госпожа Моосгабр, – как я ходила в Черный лес. И не случилось ли там со мной чего-нибудь, когда я была маленькая. Не приключилась ли там какая-нибудь загадочная история. Не видала ли я там огромную мышь, или льва, или еще что-то…
– Да вы что, льва в лесу! – засмеялась привратница так, что даже качнулась на диване, а вместе с ней и Штайнхёгеры, потому что сидели рядом, – вот уж, право, вопросики, разве львы бывают в лесу? Львы живут только в пустыне.
– Львы живут в пустыне и в джунглях, – кивнул господин Штайнхёгер, – у нас их нет, разве только в зоо.
– Пришли посмотреть, как я живу, – сказала госпожа Моосгабр у буфета, продолжая месить на доске тесто, – в третий раз пришли посмотреть, как я живу. Как долго я, мол, здесь. Я сказала, что без малого век, по меньшей мере пятьдесят лет каждый здесь меня знает. И еще они рассказали какое-то предание о Кошачьем замке, и почему он так называется, и что там мышей было видимо-невидимо, и что когда-то ходил туда крысолов, и еще спрашивали, хожу ли я на могилу мужа под Этлихом. Не раз заговаривали и о Везре, точно не верили мне, что он вернулся из тюрьмы, на этот раз спросили меня, почему я никогда не имела киоска, если так мечтала о нем, пришлось им сказать, что Везр всегда обирал меня. А под конец, – сказала госпожа Моосгабр, не переставая месить тесто, – под конец написали рапорт и попросили у меня воску. Я дала им свечу.
– Им надо было его запечатать? – спросил господин Штайнхёгер, и госпожа Моосгабр кивнула.
– Наверное, надо было, – засмеялась привратница, – полиция же.
– Я дала им печатку из столика, что в комнате, – сказала госпожа Моосгабр у буфета и потом подошла к столу за ванилью и миндалем.
– Вы говорите, что полиция всегда такая вежливая, когда приходит к вам, – сказала привратница и отпила чаю, – но знаете, госпожа Моосгабр, она всегда вежливая. Она еще и очень извиняется, что вас беспокоит.
– Извиняется, – кивнула госпожа Моосгабр задумчиво и прикрыла тесто на буфете салфеткой, видимо, чтобы взошло, потом вытерла руки о фартук и тоже села на стул.
И в кухне на минуту воцарилась тишина. Потом часы у печи пробили четыре, и в проезде раздался стук.
Госпожа Моосгабр встала, но была спокойна.
– Кто-то, верно, идет, – сказала она сухо.
– Останьтесь здесь, – сказала привратница, – я сама отворю. – И она во второй раз встала с дивана и вышла в коридор открыть дверь.
Вдруг из коридора донеслись какие-то голоса, голоса, каких здесь, пожалуй, никогда еще не раздавалось, – никто и глазом не успел моргнуть, как в кухню вошли трое. Высокая стройная женщина с тонким надменным лицом и с черной папкой, а за нею – два господина.
– Мы, наверное, не вовремя, – сказала высокая стройная женщина с черной папкой, оглядев кухню, – у вас гости.
– Соседи по дому, – сказала госпожа Моосгабр, почти не веря своим глазам, – это Штайнхёгеры и госпожа Фабер, наверное, вы ее помните, помните с похорон… А это госпожа Кнорринг из Охраны и господин Смирш с господином Ландлом. Схожу в комнату, – сказала госпожа Моосгабр, не веря своим глазам, – за стульями.
Штайнхёгеры встали с дивана и поклонились, а госпожа Фабер на стуле, прямая и холодная, оторвала взгляд от двери комнаты и кивнула. Штайнхёгеры хотели проститься и уйти, возможно, госпожа Фабер – тоже, но госпожа Кнорринг покачала головой.
– Не беспокойтесь, – сказала она, – мы всего на минутку. Идем с репетиции хора, перешли перекресток у торгового дома «Подсолнечник» и вот зашли сюда.
Тем временем госпожа Моосгабр принесла из комнаты стулья, госпожа Кнорринг расстегнула пальто и, не выпуская из руки ноты, села. Потом сели господин Смирш и господин Ландл. Госпожа Кнорринг снова кивком попросила Штайнхёгеров сесть, и Штайнхёгеры, беспокойные, удрученные, снова сели на диван рядом с привратницей.
– Мы зашли к вам, госпожа Моосгабр, – сказала госпожа Кнорринг и обвела взглядом стол, буфет и плиту, – чтобы сказать вам, что Охрана действительно уже переехала. Мы уже в Керке в одноэтажном доме, адрес я вам дала в прошлый раз. В нашей бывшей Охране сейчас тюрьма. И в моей канцелярии, и рядом у господ Ротта и Кефра, и в залах ожидания, и в коридорах, и на верхнем этаже – всюду тюрьма, а где тюрьма, там и люди. Перестраивать ничего не пришлось, на окнах уже были решетки, потому они и выбрали этот дом. Возможно, – госпожа Кнорринг огляделась, – заберут под тюрьму еще кое-что. Например, один приют, принадлежащий епископскому совету. Он в тихой боковой улочке, и на первом этаже там тоже
