– Да, – бормочет Жора, изгибая шею.
– А завтра извинишься, встав на колени.
– Да…
– А это – чтоб не забыл! – Сева быстро (вот в чем дело – в быстроте) отпускает Жору и швыряет на землю. Тот падает с высоты капота и грузно, плашмя, распластывается в куче свежей земли. – Забудешь – голову отрублю! – Сева прыгает в сторону, и, вытираясь платочком, идет в сторону гаража, к Владе. – Я же говорил: гуляй! Зачем смотрела? Теперь ночью расстраиваться будешь.
– Спасибо, Севочка.
– Тебе спасибо. Если бы не ты, то…
– Прекрати! Ты спас меня, и если бы не ты, то не знаю, что и было бы. Только скажи, почему ты мне поверил? Вдруг я бы тебя обманывала…
Сева покачал головой и обнял ее.
– Все будет хорошо.
И Влада заплакала, глядя через крепкое плечо Севы на разбитую машину и четверых гопников, медленно начинающих подниматься из грязи.
С тех пор Влада и Сева не расставались. Он учил ее всему, что знал.
– Влада, мне просто на самом деле больно даже не то, что моя Родина перестала быть самой сильной. Она стала самой парашной, и все это понимают. Знаешь, был раньше такой народ у нас – вантарцы. Где была граница с буртасами, только на севере. У них холод был постоянный, леса да болота. Ну не в том дело. Они жили в землянках, и нужник у них был в этих же землянках, и скот – там же. Может быть, гаже народца нигде на земле и не было. Зато бог их был – Вантар. Богиня – Ванта. Они поклонялись сами себе. Когда надо было человеку молиться – он матери своей молился. Или жене. И считали они себя богами. И ничего им было не надо – кроме своего счастья. Я и нам того же хочу. А то сейчас мало того, что чтим себя за говно, так и молимся даже не вражьим идолам, а самим врагам: ниггерам, чуркам да жидам! А Родина, Русь – где она? Забыли!
– Сева, ты так говоришь…
– Как?
– Как будто тебя по телевизору показывают.
– Мне такие ассоциации безразличны. Ты же знаешь, я, правда, люблю свою страну и свой народ, и постараюсь все сделать, чтобы хоть что-тоздесь улучшить.
– Я все это понимаю.
– Да нет, нет! Ты понимаешь, конечно, но не чувствуешь! Вот рэпперов мои парни бьют, зачем, думаешь? Иначе те никогда не поймут, что ниггерская культура губит нашу. Пусть она останется их культурой, негров в Африке. Пусть они слушают свой гангста-рэп в своих черных кварталах! А мы-то при чем? Мы их не угнетали, в рабство не продавали. Россия всегда негров жалела и помогала. Только дружба дружбой, а табачок – врозь. Пусть живут в своей Африке. Пусть иногда в гости к нам приезжают, Кремль посмотреть, а мы к ним – на сафари. Но жить тут и потомство свое гадкое плодить не надо, девчонкам головы дурить. Не надо устанавливать моду на негров! Наша задача – объяснить, что черным быть не модно!
Я вот как считаю – всех русских людей можно разделить на два пути, – он вытянул свои крепкие руки, – путем открытой борьбы следую я. Там на разных ступенях стоят борцы разного уровня. Скины, футбольные хулиганы, командиры их – на первой ступени. Писатели, журналисты, издатели, музыканты, чьи идеи услышат тысячи – на второй ступени. Лидеры партий, депутаты, отстаивающие интересы Русского народа – на третьей ступени. Чуть повыше их – предприниматели, которые своими капиталами делают то же самое. И наверху – настоящие вожди, правители, президенты, приказа которых достаточно, чтобы взять дерзкий народ и за сутки вывезти за Северный круг.
– А что за второй путь?
– Путь скрытой борьбы. Здесь стоят обычные русские люди. На первой ступени – лишь те, кому не нравится, что его страна вдруг превращается в Азербайджан. На второй – те, кто может открыто возразить хаму-иноземцу. А на самом верху – Герои, родившие и воспитавшие четверых русских детей. И я начал понимать, Владочка, что победит наша страна не усилиями скинов, крушащих палатки хачей. Победит она когда каждая семья просто родит и воспитает четверых русских детей… Конечно, это тяжелей, чем прошибить череп негру, тяжелей, чем малевать свастику на синагоге… Но победим мы только так… И самый наш страшный враг, которого во что бы то ни стало надо одолеть – это мы сами, наше пьянство, наша лень, наша трусость. И когда мы победим этого врага, то все прочие разбегутся сами как мерзкие тараканы.
Кончено, есть и третий путь. Пассивный. Смотреть «Аншлаг», умиляться таджиками-дворниками, жрать водку и прочее… Но этот путь приведет к смерти не только тебя, но и всю страну, всю нацию.
– Сева, ты меня любишь?
– Понял, понял, девочка моя. Да не бойся, так, нашло что-то. Люблю.
– Больше всех на свете?
– Больше всех на свете.
– А ты же мне совсем недавно говорил, что ты Россию любишь больше всего, даже больше жизни, и что если надо будет, то жизнь за нее отдашь, не раздумывая!
– Говорил и так. И еще скажу, и сделаю. Не понимаю, к чему ты клонишь.
– И так ты говорил, и этак! Так кого же ты больше любишь: меня или Россию?!
– Влада, ты что?
– Нет, ответь! Для меня это важно!
– Ты что, ревнуешь меня к моей Родине?
– Пусть так.
– А к маме ты меня не ревнуешь? А к Земле или к Солнцу? Ты вообще понимаешь, что ты говоришь?
– Нет, ты опять философией занимаешься. Ответь на то, что я тебя спросила. Вдруг надо будет тебе выбрать: я или Россия. Кого ты выберешь?
– Ты понимаешь, что это все равно, что выбирать между сыном или дочерью, или даже матерью или отцом. Кого больше любишь? Кого первого убить? Не буду я отвечать. Вопрос задан некорректно.
– Нет, корректно! Корректно! Если вдруг, ну вдруг, надо будет выбрать! Только честно.
– Такого не будет, не доставай меня!
– Нет, ну вдруг, чисто теоретически!
– Хорошо. Я выберу Россию. Я ей нужнее.
Влада не обиделась. После этого она даже стала любить Севу еще больше, несмотря на его частые командировки как по работе, так и по своим, как он говорил «партийным мероприятиям». Понравился Сева и родителям девушки. Особенно отцу: тот увидел в камуфлированном парне, отслужившем, как и он сам, в ВДВ, что-тознакомое, и они долго сидели с ним на кухне и философствовали за батареей пивных бутылок.
И вот теперь, когда до переезда в северную столицу, осталось меньше месяца, она волновалась больше всего не из-за переезда или неизвестности: расстаться с родным городом ей было не так уж и жалко. Переживала она только из-за того, что Сева мог и не согласиться поехать с ней. Как раз и должно было выясниться: нужна ли она ему на самом деле? Она валялась на диване, катаясь с одного бока на другой, и мучаясь: когда сказать Севе, как? Какие лучше подобрать слова? И куда вообще Сева пропал?
Вдруг ее размышления прервал отец. Он, пошатываясь, вошел в комнату и многозначительно швырнул на диван газету со статьей, неаккуратно обведенной черным фломастером:
