устояла.
Ну вот, сплю я, сидя у костра, и снится мне, что змея к нам подкрадывается. А я ни рукой, ни ногой не могу пошевелить. А змея все ближе и ближе, вот-вот укусит. Уже и зубы ее вижу, а змея как свистнет мне в ухо! Аж уши зало жило, с меня весь сон скинуло! Стоим мы с Рысем с мечами наголо, во все стороны вертимся — откуда, что, где? И все парни повскакивали, оглядываются. Давай друг над другом и сами над собой потешаться да разбираться, кто это так свистел по-разбойничьи. А певец сразу другую песню завел, а сам злобу за улыбкой прячет. Я это сразу заметил и меч не опускаю.
Тут Стоян с Наной и воинами подбежали, видно, рядом были. У Таты спрашивают: «Кто?» А от костра в ночь двое бежать бросились, и певец, как заяц, к воротам рванул. Остолопы, куда ж они со двора-то денутся?! Их и взяли тут же. Вот только певца кто-то из темноты стрелой в спину — и сразу насмерть. Оказалось, что ихний же, за ним доглядывать поставлен был, видно. И кто бы подумал! Это евнух, переодетый в служанку! Правда, он и сам в темноте на колья во рву напоролся, а может, и нарочно это сделал. Чтобы настоящего хозяина не выдать.
А затеяно все это было, как потом выясни лось, с одной целью — Тату выкрасть. Я, когда это все узнал, себя не знаю как ругал! К Тате теперь охрана приставлена, и Нана стала ее волшебству учить. И не только Нана. И Яська, и Водяной. И так быстро Тата эту науку усвоила, что все только диву дались! Очень скоро она ей, да и всем нам, пригодилась.
К озерным жителям мы быстро привыкли. Чудно. Все знали, что в озере Водяной с русалками живет, дозорные в лунные ночи видели их иногда. И вот ведь никакого вреда от них никому не было, но боялись все страшно. А стоило Татке с ними дружбу завести, и вскоре все мы стали с ней к воде спускаться. Близко не подходили, но сидели на берегу, пока Тата с ними разговоры вела, волшбе училась или плавала с русалками. Поначалу они тоже дичились нас, остерегались. А потом ничего, привыкли. И из наших кое-кто теперь с ними раз говаривал. А вот я да Рысь, а потом и Добродь так и купаться вместе с ними отважились. Особенно после одного случая.
А случилась как-то лунной ночью беда. Корявни подкрались к озеру, причем с тыла! И утащили одну из русалок. Не успели дозорные шум поднять (еще бы — корявни у самой крепости!), а Тата уже беду почуяла, как есть в одних «джинцах» босиком бежит к озеру, и Нана за ней следом. Если бы с южной стороны корявни пробрались, может, и не ринулись мы в погоню. Но в тылу врага оставлять нельзя, да и русалочку всем жалко было. В общем, в погоню мы быстро собрались. Тем более что ночь лунная, светло, как днем. А Тата вперед всех на своей кобыле помчалась. Рысь было оставить ее хотел, да где там! Еле догнали мы ее, и откуда ее ленивой кобылы такая прыть взялась? — И что чудно, лес перед нами как будто расступался! Никогда еще по лесу так легко скакать не приходилось. Корявней мы быстро догнали. И опять же Татка их первая учуяла. Крикнула нам, что засада впереди, а сама руку вперед выкинула, и с пальцев как молнии ударили. И вспыхнула в воздухе сеть огнем — это они нас, значит, сетью своей поганой поймать хотели — и с десяток корявней в кустах загорелись. А Тата кричит, что русалочку вперед уносят, и дальше мчится. Ну, мы этих-то конями потоптали.
Перед очередным холмом Тата лошадь остановила. Холмик вроде и не высок, но крутенек и кустами густо зарос. Да мы и сами уж дога дались, что здесь они. И так этот холмик для атаки неудобен! И луна вроде светит — видно все, а только все ж не белый день. Я Татке кричу в запале, мол, огнем давай. А она отвечает, что нельзя — русалочка там. И Рысь сразу команду дает, чтобы стреляли из луков прицельно, дабы в русалку не попасть случайно.
А Тата спрыгнула с лошади, присела на корточки и руки над землей держит. Вдруг под руками голубым неярко так засветилось. Татка выпрямилась, в руках у нее образовался вроде как меч, небольшой такой, тоненький и голубым светится. И где она его взяла? Крикнула она что-то беззвучно, и что бы вы думали! Кусты сами к земле приклонились-прижались, и корявни перед нами, как на ладони! А позади корявней кусты прямо как лес сделались — высокими да густыми.
Это я рассказываю долго, а там это все скорым скоро произошло. Ребята в атаку ринулись, и Татка со своим игрушечным мечом несется, будто ее сама земля вперед толкает. Я едва поспеваю вслед. Вдруг перед ней сразу четверо корявней и пиками в нее… У меня сердце остановилось — не успею! А пики ихние как в стену ударились, только щепки полетели. Тата же мечом размахивает, как заправский воин. И меч-то длиннее стал раза в два! От корявней одни ошметки в разные стороны! Ого! Тут на меня сбоку налетели, и некогда стало по сторонам смотреть. А ну как у Таты только спереди такая зашита, а сзади она уязвима? С другого бока Добродь поспел, прикрывает Татку. Так и рубились.
Корявней было десятка четыре, если не больше. Но воины они против нас никакие, так что скоро мы с ними управились. А русалочку корявни успели своей поганой сетью к земле приклеить. И с первого взгляда видно, что умирает она. Тата откуда-то из-под земли ручей вытянула — сам видел. Ручей русалочку омывает, а Тата руками над ней водит, как будто грязь оттирает, и что-то шепчет-приговаривает, ласково так. И ведь сумела она сеть эту оттереть-отмыть! Освободила-таки русалку, пока мы останки корявней в кучу сбрасывали.
А потом мы девчонку обратно к озеру везли. Гнали еще быстрее, чем за корявнями. Я ее на руках держал и всю дорогу боялся, что живую не довезу. И снова лес нам дорогу открывал, иначе бы мы и не успели. Ну а на озере уж и вовсе чудо было. Нана девочку-русалку волшбой лечила. Такое никто из нас не видел ни когда, и, наверно, никогда больше и не увидит. Мы стояли, даже дышать забыли. И ведь ожила девчонка! Водяной ее к себе под воду унес. А у Наны силы все кончились, она прямо в воду падать начала. Рысь ее на руки подхватил и понес. И Тата была немногим лучше. Ее Добродь до дому донес. Еще бы! Добродь в нее без памяти влюблен — он бы ее и до Стольного Града на руках донес бы.
Добродь влюбился в сестрицу мою с первого взгляда и по уши! Он, Добродь-то, здоровый, как медведь, а добрый. Зря и муху не обидит. Хотя в бою — один против пятерки выстоит. Когда он с Таткой, я за нее спокоен. Жизнь отдаст, а ее обидеть не позволит. Он и отдал жизнь за Татку.
Это случилось вскоре после того, как Нана вместе с Яськой на разведку отправились. Тата с Добродем на озеро пошли по воду. И только к воротам подходить, откуда ни возьмись — чудище диковинное с неба на них! Откуда эта жуть взялась, никто не видел и не понял. Татка тень заметила и успела отпрыгнуть, вот тварь эта и промахнулась. А Добродь прыгнул вперед, чтобы Тату прикрыть. Тварь эта и огнем плевалась, и когтями Добродя рвала, а он ее не отпустил. Мы когда подбежали, там только клубок по земле катался. Живучая гадина оказалась. У нее в брюхе по самую рукоять меч Доб-родев, два арбалетных болта в боку, и вся молниями Таткиными пожжена, а добил ее Добродь, шею своротив. Да только и сам помер. Мертвый уже, а шею этой твари продолжал держать так, что еле пальцы разжали.
Татка его в мертвые губы поцеловала, сама ему глаза закрыла. Добродь живой-то никогда бы этого не дождался, да он и не требовал ничего. Для него жизнь Таткину охранять — лучшая награда была. Подняли мы Добродя, понесли к дому, а я Тату веду. Вдруг она закричала и на небо указывает. А там целая стая таких тварей, и близко уже. Я Тату схватил, чтобы под крышу скорее спрятаться. Она от меня вроде как отмахнулась, и тут, не знаю как, меня с ног сбило, ровно муху сдуло. Я и не понял даже, что произошло. А Тата руки (вверх подняла и будто воздух перемешивает! И что бы вы думали? Тварей этих стало в один комок сбивать. Да так их крепко сбило, что они сплющились — не разобрать, где чьи го ловы, где чьи тулова. А она потом руками тряхнула, тут ветер взвыл, и грохнулся этот ком об землю. А Татка устало так прочь пошла.
После того случая Татку зауважали все и даже побаиваться стали. Но она добрая да приветливая, чего ее бояться-то. И веселая она, с ней не соскучишься. Как начнет что рассказывать — животы надорвешь! А уж словечки разные вставляет, так откуда что берется! Мы многое за ней повторять начали. Особенно молодые. Стоян, пока Наны нет, велел Татке в общий дом перейти, свой закут ей отдал. А сам с нами на полатях спал. Тата же никуда одна теперь не ходила, только вместе с десятком. Ну, понятно, всем хотелось, чтобы она в его десятке была. Спорили даже, чья очередь Тату охранять. Сама она говорила — пасти.
А беды на нас, как из дырявого мешка, посыпались. То волколаки обоз порезали, а сами обозниками переоделись и чуть в крепость не вошли. Успели мы понять, что к чему, ворота закрыли. Только двое прорвались, и то сколько бед натворили. А всего-то в стае больше двух десятков оборотней было. Весь бы гарнизон они положили — это точно. Татка опять же огнем их здорово пожгла. Без нее нам бы их всех так скоро не прикончить бы. А так она никому не дала скрыться. Будто огненные шарики с рук слетали и догоняли оборотня, как бы он далеко ни убежал. Догонит его такой шарик, и волколак сразу огнем вспыхнет весь, мигом в пепел превратится!
И вот ведь какая штука выяснилась: волколаки обоз вели почти до самой крепости. И только на последней стоянке всех порезали, переоделись и пошли заставу брать. До того это на волколаков не похоже! Они ж когда оборачиваются зверями, сразу и ведут себя как звери. Не могли они сами так все спланировать, так по человечьему разумению действовать. Ну, не могли, и все тут! И чтобы такой большой стаей — тоже небывальщина! Они, если впятером сойдутся, друг другу глотки перегрызут. Мы же с ними всю жизнь воюем, все их повадки знаем. Неправильные какие-то волколаки это были!
И обоз странный был. Четыре телеги, а груза на них — на один добрый воз. Вот и заговорили у нас про измену. Так-то давно уж про молодую княгиню разговоры недобрые ходят. И что князя чем-то опоила, со свету
